Даны обращения на церковнославянском языке, взятые из акафистов:
Задание 1. Переведите эти обращения на современный русский язык.
Задание 2. Запишите в соответствии с нормами церковнославянского языка следующие обращения:
Радуйся, лоза истинная ... бисер честный ... корабль хотящих спастися ... молния ... пастырь предивный ... одежда веселия ... очищение души ...
Задание 3. Среди согласных звуков, встречающихся в примерах, приведённых выше, есть один звук, который раньше был мягким, а в современном языке произносится твёрдо. Определите, какой это звук. Объясните ваш выбор.
Примечание.
Церковнославянский язык — язык богослужения РПЦ и некоторых других православных и униатских церквей. Орфографические и другие нормы современного церковнославянского языка сложились во второй половине XIX — начале XX века.
Акáфист — церковное хвалебное песнопение.
Надеемся, что прочитать церковнославянский шрифт не составило для вас труда, а логика простановки букв и надстрочных знаков в рамках условия задачи достаточно прозрачна. Как вы думаете, что будет, если ударение придется на начальный гласный слова?
Что касается обращений — попробуйте решить задачу отдельно для существительных мужского, женского и среднего рода.
Разобраться с церковнославянским шрифтом и найти соответствие для современных у, я и щ нетрудно. Буквы о и ω (омега) распределяются следующим образом: омега употребляется в приставке, а о — во всех прочих местах. Буквы и и ї распределяются так же, как в дореформенной русской орфографии: перед гласной и й пишется «ї десятеричное», а в остальных случаях — «и восьмеричное» (буква ї имеет числовое значение 10, а и — 8).
В словах проставляются ударения. Если ударение падает на последний слог, то ставится обратное ударение (так называемая варúя); в остальных случаях — прямое (так называемая оксúя). Кроме того, слова, начинающиеся на гласный, получают, по аналогии с греческим письмом, знак «придыхания», называемый звательце. Из задания не ясно, что делать, если ударение попало на начальную гласную, но можно догадаться, что в таких случаях используется двойная диакритика — звательце плюс прямое ударение: (а если слово состоит только из одной гласной буквы — то есть эта гласная одновременно и начальная и конечная, — звательце плюс обратное ударение:
‘их’).
Суть задачи — в выборе окончания звательного падежа. Его выбор зависит от рода существительного и исхода основы:
Мужской род | Женский и средний род | |
Основа на твёрдый | -е | -о |
Основа на мягкий | -ю/-у (после шипящих) | -е |
Теперь можно выполнить задания.
Задание 1. высота неизреченная (неописуемая) ... одушевлённый рай ... ключ (от) царствия ... надежда моя ... престол Вседержителя ... жезл тайный ... колесница солнца славы ... земли основание ... царь преславный ... покров и держава ... пища неисчерпаемая ... теплота любимая ... баня (т. е. омовение), омывающая душу ... хранилище (т. е. то, что охраняет, защита) и ограждение ... древо плодовитое ... земля благая ... болящих врач ... солнце правды.
Задание 2.
(возможно также ударение
; слово бисер означает жемчуг)
Примечание: многие слова, обозначающие особо почитаемые понятия, в церковнославянском обычно пишутся сокращенно, под титлами. В частности, слова (или
) и
скорее будут написаны сокращенно. (В задании также есть слова, которые могут писаться под титлами:
, а также
,
.)
Задание 3. Определить, какой звук раньше произносился мягко, можно по тому, какое окончание после него следует: за твердым звуком должно следовать окончание, характерное для основ на мягкий согласный. Из ныне произносящихся твёрдо и представленных в задаче звуков это происходит только со звуком [ц]: слово колеснице имеет окончание е, которое в женском роде характерно для мягких основ.
В древнерусском языке было семь падежей: шесть привычных нам и звательный (или вокатив). Остатки звательного падежа в современном русском нам известны: это «окаменевшие» формы отче, боже, старче, княже — правда, в отличие от представленных в задаче слов, здесь есть ещё и чередования конечных согласных. Той же формой звательного падежа является слово Господи, а окончание -и, отсутствующее в задаче, объясняется тем, что это существительное другого склонения. В современном употреблении мы можем найти звательный падеж в слове владыко — обращении к высшему духовенству в православной церкви (в текстах СМИ, правда, его нередко ошибочно используют вместо именительного падежа владыка).
Звательный падеж сохранился в большинстве славянских языков (кроме русского его потерял, например, словацкий), но в разных языках используется по-разному с точки зрения допустимости в различных ситуациях общения, в формальной или неформальной речи, для освоенных и неосвоенных мужских и женских имён и т. п.: например, если в сербском языке вокатив используется практически для всех имён собственных, то в болгарском языке использование звательной формы для большинства женских имён считается грубым, а звательные формы заимствованных мужских имён звучат странно и неестественно. В польском языке звательные формы от многих женских имён на -o в нейтральных контекстах также звучат странно (Marto < Marta, Lidio < Lidia), хотя они и обязательны при вежливых обращениях со словом Pani (Pani Marto) и вполне допустимы в официальной речи, в просьбах — или же как показатель иронии. При этом от уменьшительных форм звательный падеж образуется легко: Martusiu, Lidusiu.
В русском же языке старый звательный падеж исчез, но вместо него с конца XIX века появился и постепенно распространился так называемый новый звательный: речь идёт об отбрасывании окончаний у имён первого склонения: Петь, Тань, Тош, мам, а также у некоторых существительных во множественном числе (ребят, девчат). Для русской фонетики он уникален тем, что многие носители языка в подобных вокативных формах не оглушают согласный на конце (Надь, Люд).
Разумеется, похвастаться вокативом могут не только славянские языки. Он был во многих древних индоевропейских языках (санскрите, древнегреческом, латыни, готском), а из живых сохранился в литовском и латышском, румынском, курдском, ирландском (где выражается с помощью специальной частицы, которая вызывает фонетические чередования первого согласного) и большинстве других кельтских языков.
В арабском языке при обращении перед именем (или другим необходимым существительным) ставится частица йа̄. При переводе на европейские языки современных текстов она опускается, но в классических текстах нередко переводится как о (хотя для подчёркивания самого обращения в арабском языке используется другая специальная частица эййуха̄, более соответствующая русскому о: эййуха ль-ка̄фирӯн ‘о неверные!’). В иврите показателем обращения служит суффикс -и, дословно переводящийся как ‘мой’: Амири < Амир, Ифати < Ифат (дословно ‘мой Амир’, ‘моя Ифат’). Специальные показатели вокатива есть в грузинском, корейском и довольно многих других языках. Например, в языке валапай (язык индейцев, живущих в штате Аризона, США) есть две формы вокатива, используемые в зависимости от того, находится адресат в поле зрения говорящего или нет.
Следует, однако, отметить, что многие лингвисты не считают вокатив полноценным падежом, так как в отличие от всех остальных падежей, выражающих роли участников описываемой ситуации (именительный — главное действующее лицо, дательный — адресат, творительный — инструмент; см. также послесловие к задаче Синтаксические деревья), вокатив служит для обозначения роли участника речевого акта (то есть адресата, к которому обращается говорящий) и синтаксически не зависит от других членов предложения.
Задача использовалась на XXI Традиционной олимпиаде по лингвистике и математике (1991 год).
Современный церковнославянский язык русского извода — прямой наследник старославянского языка (он же древнецерковнославянский), на который свв. Кирилл и Мефодий в IX веке перевели богослужебные книги, Евангелия и Псалтирь. Это исходно южнославянский язык (в его основу лёг древнеболгарский диалект), но за долгие века бытования в России он сильно сблизился с русским по произношению и словарному составу.
Впрочем, и русский язык испытал не менее сильное влияние церковнославянского. Вплоть до XVIII века церковнославянский язык в России был не только богослужебным, но и основным литературным языком — и новый русский литературный язык унаследовал от него очень многое. Ср., например, такие славянизмы, как глава, брань, мощь, одежда, преступник, вездесущий.
После того как в начале XVIII века по инициативе Петра был введены новые шрифты, церковные книги продолжили печатать традиционным полууставом.
Реформа орфографии и создание новой письменности стоят в ряду этих многочисленных петровских внешних изменений, позволяющих проложить водораздел между старым и новым. Первоначально было непонятно, как этот новый алфавит будет использоваться. Допускалось, что вся письменность перейдет на этот новый алфавит, на ту версию алфавита, который сейчас называют «гражданским». По крайней мере, существует переписка Петра с Московской синодальной типографией, где он просит в качестве эксперимента набрать «Отче наш» новым способом и получает ответ, что сделать это никак нельзя, будет очень плохо. И больше к этой идее Петр не возвращался. В 1708 году вышла первая книга, напечатанная новым шрифтом и новым набором букв, — «Геометрия». Таким образом, сразу закладывается (и дальше это будет развиваться) функциональное противопоставление шрифтов, пока только шрифтов. Книги церковнославянские (поначалу-то только церковнославянские и были) издаются привычной церковной кириллицей, книги светские, государственные законы и т. д. издаются новым алфавитом. Кстати, первые номера газеты «Ведомости» выходят церковной печатью, но с какого-то номера они переходят на гражданскую печать. Сосуществование двух графических систем, функции которых всё больше расходятся, очень сильно стимулирует осознание того, чем языки, которые обслуживают эти графические системы, друг от друга отличаются. (Из лекции Александра Кравецкого «Судьбы церковнославянского языка в послепетровской России»)
Современная орфографическая система церковнославянского языка окончательно сложилась во второй половине XIX века. Церковные редакторы того времени оказались талантливыми лингвистами — им удалось весьма остроумно и нетривиально решить проблему огромной избыточности церковнославянского алфавита и поставить эту избыточность на службу смыслу. Впрочем, идеи, которые были доведены ими до совершенства, восходят к более раннему периоду.
К XIX веку чуть ли не треть знаков славянской азбуки оказались избыточными — в том смысле, что они читались так же, как другие буквы или их сочетания. Это произошедшие из греческих буквы (без которых в принципе можно было бы обойтись с самого начала ); буквы
,
и
, которые когда-то обозначали отдельные звуки, но давно читаются так же, как
,
и
(я), соответственно; наконец, закрепившиеся в церковнославянских шрифтах специальные варианты написания некоторых букв:
и
(е и о широкие);
и более старое
(третий вариант,
, сохраняется только как обозначение числа 400). А еще есть, например, лигатура
(предлог и приставка от) и омега красивая
— междометие О!, которое обычно стоит как раз перед обращениями.
Кроме того, в церковнославянском языке используется развитая диакритика. Само по себе маркирование ударений в текстах избыточным считать нельзя: во-первых, многие слова (например, библейские имена) без этого было бы просто трудно прочесть; во-вторых, в церковнославянском, как и в русском, ударение может быть смыслоразличительным. Но, казалось бы, вполне достаточно одного знака ударения — а их три: прямое, обратное, плюс еще так называемое «облечённое» — камóра (ср. ‘всех’).
А ведь кроме трёх ударений есть еще несколько надстрочных знаков различного назначения:
Всё это орфографическое богатство в сочетании с характерными шрифтами и типографикой позволяет церковнославянскому тексту выглядеть парадно и традиционно — ближе к греческому письму, чем к светской кириллице. Но чем больше избыточность графической системы, тем важнее, чтобы существовала система, позволяющая использовать его последовательно и осмысленно. На каких же принципах строится церковнославянская орфография? Их несколько.
1. Этимологический принцип: написание слов определяется их историей. Так, в заимствованных словах используются те буквы, которые писались в них в греческом языке, ср., например, . Буквы ять и зело стоят там, где когда-то произносились особые звуки, ср. еще одно обращение из акафистов,
.
2. Позиционный принцип: перед гласной пишется ; в конечной позиции ставится обратное ударение; в начальной — особые варианты ряда гласных букв и звательце. Ср.
(‘отроки’),
(‘к Елизавете’,
здесь этимологическое),
.
3. Морфологический принцип: тот же самый, который (вместе с этимологическим) заставляет нас писать красного, хотя это слово давно произносится краснава (кстати, в церковнославянском подобные окончания не редуцируются, а произносятся, как написано). Так, вместо
или
пишется в приставках, в наречиях (
, в отличие от прилагательного
) и в некоторых окончаниях существительных и прилагательных.
И вот тут мы подходим к самому интересному! В окончании -аго/-яго омега ставится, если это родительный падеж (), и не ставится, если винительный:
(‘носишь носящего всё’; здесь мы впервые встречаемся с третьим ударением, каморой, и пусть внимательный читатель, дочитав это послесловие, попробует догадаться, почему она здесь появилась). Произносятся окончания с
и с
при этом совершенно одинаково.
4. Смыслоразличительный принцип. Наверное, все знают, что в дореформенной русской орфографии нынешние омонимы миръ ‘отсутствие войны’ и мiръ (‘вселенная’) писались по-разному — а в заимствованном из греческого слово миро (обозначающее благовонное масло и в родительном падеже совпадающее сейчас с первыми двумя словами) звук и обозначался экзотической ижицей: мѵро. Точно так же эти слова пишутся и в церковнославянском, а ещё там есть, например, (‘народ’) и
(‘орган тела’; это слово представляет собой одно из немногих исключений из правила о начальном
).
Но церковнославянская орфография идет гораздо дальше. Мы уже видели выше, что омега используется для различения совпадающих по звучанию форм родительного и винительного падежей. Точно так же — это форма творительного падежа единственного числа, а
— дательного множественного (‘рабам’). И это не изолированный орфографический курьез вроде мiра, а система.
В данном случае речь идет не просто о паре омонимичных окончаний, а о том, что в современном церковнославянском языке последовательно маркируются все формы множественного (а также двойственного) числа, омонимичные формам единственного! Подчеркнём, что маркируются не все формы множественного числа, а только те, у которых есть омонимичные формы в единственном: ср. в условии задачи «нейтральную» форму . А вот форма
уже может быть только творительным единственного; в дательном множественного эта форма уже была бы маркирована.
Причем эта система разрешения омонимии — весьма изощрённая. Омега — лишь один из целой иерархии маркеров, большая часть которых (но не все) входит в тот инвентарь орфографической избыточности, о котором шла речь выше.
Мы не вправе лишить вас удовольствия самостоятельно разобраться в церковнославянской системе различения форм единственного и множественного числа. Поэтому ниже вас ждёт «задача в задаче» — можете попробовать её решить, а можете сразу открыть и прочитать ответ.
В следующих фрагментах из Акафиста Пресвятой Богородице присутствует более десяти маркированных форм множественного числа. Сможете ли вы найти все эти формы и определить, чем именно они отличаются от «нейтральных»?
Посмотреть/скрыть ответ
Маркированные места ниже выделены красным. Во всех этих случаях буква или ударение, ожидаемое в соответствии с обычными орфографическими правилами, заменяется другой буквой или ударением.
Омега, которую мы уже упоминали, может использоваться для маркирования множественного числа не только в окончаниях (), но и в некоторых других случаях:
.
Однако это далеко не самый частый маркер — на первом месте в иерархии стоит широкое (или якорное). Если в слове есть хотя бы одно неначальное е (начальное становится якорным по обычным орфографическим правилам и маркером служить не может), для различения будет использовано именно оно — а если е несколько, то последнее из них:
.
Если подходящего е в слове нет, но есть и после шипящего, то в ход идет оно: появляются непривычные нам жы, шы. Отметим, что это еще один случай орфографической избыточности: после шипящих противопоставление между и и ы нейтрализуется, а значит, его тоже можно использовать для передачи какой-то дополнительной, нефонетической информации. Ср. — но
, а не *
, так как е имеет более высокий приоритет. Буква ы может заменять не только и, но и ї, ср.
.
На следующем месте в иерархии замена на
. Точнее, в тех окончаниях множественного числа, о которых мы упоминали выше, омега пишется всегда, тут смыслоразличительный принцип объединяется с морфологическим, — а вот в других позициях омега маркирует множественное число достаточно редко.
Если в слове нет букв, которые можно было бы «видоизменить», в ход идёт специальный знак ударения — камора, которая может заменять как прямое, так и обратное ударение: ,
(‘все, всех’, на русский язык часто переводится как всё). Различение грамматических форм — фактически единственная функция каморы, и тем не менее она употребляется ограниченно, только когда более «сильные» средства не срабатывают.
И наконец, в слове (‘которых’) используется экзотический способ маркировки: обратное ударение не на конце слова. Кроме
оно встречается только в местоимениях
и
.
Церковнославянская система снятия омонимии грамматических форм так сложна не потому, что без этого нельзя было обойтись — для маркировки омонимичных форм вполне достаточно было бы, например, только ударений. Но, включая в свою орбиту дополнительные факторы орфографической избыточности, она как бы оправдывает их существование и делает текст ещё более красивым. Знание особенностей орфографии реально помогает читать и понимать церковнославянские тексты — можете поверить или проверить.