Белорусский китаб

Анализировать можно двумя путями: с точки зрения логики рукописи и с точки зрения логики задачи.

1) Подумайте, что может быть приведено в словаре-разговорнике? Обратите внимание на расположение слов, пробелы. Что это — целый текст, отдельные фразы, словосочетания или просто список слов? В каком направлении надо читать? Что могут разделять горизонтальные линии?

2) В задаче почти нет никакой информации для решения, но она должна быть решаема. Без знания письменности невозможно прочитать незнакомый текст, значит, нам должно быть знакомо то, что здесь написано, — причём настолько, что мы можем даже восстановить пропущенное слово. Про что мог бы спросить автор задачи?

Читать следует справа налево (это видно по выравниванию текста по правому краю).

Обратите внимание на повторяющиеся части слов: некоторые слова (особенно в одной группе) одинаково заканчиваются, другие — одинаково начинаются, причём следуют определённой закономерности.

Посчитайте количество слов в каждой из групп.

Сравните попарно слова первой и второй групп.

Это числительные.

Письмо алфавитное, поэтому для выполнения заданий надо установить значения отдельных букв исходя из того, что белорусский язык очень близок к русскому.

При решении следует исходить из того, что это а) словарь-разговорник (то есть он должен содержать слова или фразы, полезные в путешествиях, а не, например, целые тексты); б) в задаче не дано почти никакой информации (значит, о том, что здесь написано, можно догадаться исходя из каких-то общих соображений — даже несмотря на то, что эти слова записаны не по-русски, а по-белорусски). Полезным будет также знание, что арабская вязь записывается справа налево; если этого не знать, то всё равно об этом можно догадаться по выравниванию второй, пятой и особенно седьмой строк по правому краю.

Дальнейшие рассуждения могут идти разными путями. Можно обратить внимание на то, что слова разделены на три группы, в первой и второй из которых приведено по 10 слов, а в третьей — 9. Можно обратить внимание на то, что все слова второй группы заканчиваются на одну и ту же последовательность знаков, а их начала полностью или частично дублируют слова первой группы в том же порядке. Можно попытаться предположить, что́ это могут быть за слова или фразы — такие, чтобы решатель мог догадаться об их значении без знания арабской письменности. Имена или географические названия? Но тогда какие? Цвета, месяцы, дни недели? Слов слишком много. Частые фразы типа «как тебя зовут»? Но тогда какие именно фразы?

Любой из этих путей в какой-то момент приведёт к осознанию того, что эти слова — числительные. Первая группа — числа от одного до десяти, вторая — от одиннадцати до двадцати (этим объясняется общий конец -дцать и повторение в начале числительных от 1 до 9). Возможно, не сразу понятно, что должна обозначать третья группа. Едва ли это будут слова 21, 22 и т.д. — они образуются по одной и той же модели. А вот десятки образовать аналогично не получится, их надо запомнить, и потому логично привести в словаре. В таком случае, третья группа начинается словом тридцать (можно заметить, что начала слов также схожи со словами, обозначающими единицы), а закрытое слово — сто.

Для выполнения заданий необходимо понять, что обозначают разные буквы.

Задание 1. Слово над прямоугольником — сорок.

Сравнивая буквы этого слова с аналогичными в других словах, можно понять, что ص обозначает с (как в слове шестнадцать), ر значит р (как в словах три и четыре), ا чаще всего обозначает а (как в два), а ق не встречается нигде, но ничем иным кроме к быть не может. Читается — сорак.

(Теоретически можно было бы предположить, что это слово читается как сверак — действительно, по некоторым причинам о записывалось так же, как ве, ср. запись слова девять — но это всё же было бы странным решением.)

Задание 2. Слово справа от прямоугольника — девяносто.

Начало слова полностью совпадает со словом девять, а вот конец совпадает со словами семьдесят и восемьдесят соответственно, примерное чтение — деветьдесят (на самом деле дзевецьдзесят).

Для решения задачи этого не требовалось, но можно заметить, что 50 и 60 заканчиваются на -дзесёнт (как в современном польском языке), а 70 и 80 — на -дзесят (как в современном белорусском). Почему так — неизвестно. Тем неожиданнее выглядит форма дзевецьдзесят: в современном белорусском языке 90 будет, как и в русском, — дзевяноста, тогда как в польском — дзевенцьдзесёнт.

Задание 3. Под прямоугольником скрыто слово сто.

Выбрать его из предложенных вариантов можно, сравнив побуквенно с другими словами. В начале должна быть та же буква, что и в сорок — это ص; остаются только варианты а) и д). Следующей идёт буква т — как в слове три: ط. Этих наблюдений достаточно, чтобы выбрать ответ д). Последняя буква وَ — такая же, как вторая в сорок, то есть о.

Остальные слова читать не требовалось, но если вы всё же попытались, то проверьте себя: а) сына, б) карты, в) што (оканчивается как сто, но первая буква как в слове шесть), г) цемна ‘темно’.

Задание 4. После ста идёт только одно слово. Можно было бы предположить, что это 110 или 200, но, во-первых, почему нет продолжения, а во-вторых, можно посмотреть на его буквенный состав. Первая буква ط уже знакома по словам три и сто — это т. Следующая буква, ﺴ, встречается в начале слова семь. Единственное подходящее слово — это тысяча.

Приводить его произношение в задании не требовалось, но читается оно тысёнц — это польское заимствование.

Задание 5. Описка в крайнем левом слове, которое обозначает семнадцать. Все слова в этой строке (13–17) заканчиваются на  — можно предположить, что это часть -надцать (если точнее, -наццаць). Однако в слове семнадцать перед этой частью стоит буква ا, которая, как известно, обозначает звук а, а до неё полностью повторяется слово семь (с точностью до несколько иного написания буквы م, обозначающей м: здесь она записана как ﻤ). Скорее всего, писец слишком рано написал эту букву, но не заметил этого или не стал зачёркивать.

Это Послесловие состоит из трёх частей: сначала мы поговорим о том, откуда взялись литовские татары с их необычным письмом, затем обсудим особенности арабской письменности и её адаптацию для белорусского языка, а в конце рассмотрим подробнее словарь-разговорник, послуживший материалом для задачи.

I. О необычном письме литовских татар

У татар, живших на территории Великого княжества Литовского (ВКЛ), много названий: польско-литовские татары, литовские татары, белорусские татары или липки (от старого крымскотатарского названия Литвы). Следует сразу оговориться, что литовские татары не имеют отношения к Татарстану: по происхождению они крымчаки.

Первые татары появились на территории ВКЛ в начале XIV века в качестве союзников великого князя Гедимина в борьбе против тевтонских рыцарей. Следующая часть татар переселилась на земли нынешней Беларуси в 1397 году, бежав туда вместе с ханом Тохтамышем, который потерпел несколько сокрушительных поражений в сражениях со своим бывшим покровителем Тамерланом и обратился за помощью к литовскому князю Витовту. Тот принял Тохтамыша, даровал ему и остаткам его двора земли в городе Лиде и дворянский статус. В том же году Витовт предпринял поход в Крым, где литовцам удалось захватить несколько тысяч пленников, половину из которых в итоге также поселили в ВКЛ, возле литовского города Тракай, с правом исповедовать свою веру.

Со временем татары постепенно становятся одним из полноправных народов ВКЛ. В 1410 году в Грюнвальдской битве татарские всадники сыграли важную роль в разгроме тевтонцев. В 1528 году татарская знать получила часть прав, которыми ранее обладали только литовцы и поляки. По сути, татары стали своеобразной военной кастой сначала в ВКЛ, а затем и в Речи Посполитой — Польско-Литовском королевстве. Точное их число в то время назвать невозможно, разные источники приводят разные числа — от 7 до 30 тысяч для XVI века.

В дальнейшем в истории литовских татар было много различных событий: ограничение свобод и ухудшение положения в XVII веке, восстание 1672 года, переход части татар от военной службы к земледелию — но нам важнее лингвистические последствия. А были они таковы, что татары довольно быстро потеряли свой родной язык.

Татары переселялись на территорию ВКЛ по военным причинам, так что неудивительно, что абсолютное большинство из них было мужчинами. Отсутствие мусульманских женщин вынуждало их прибегать к смешанным бракам, что способствовало быстрой языковой ассимиляции. Уже за несколько поколений татары утратили свой язык, сохранив, однако, исламскую веру, культуру и обычаи, а родными языками новых поколений стали белорусские и польские диалекты. Как свидетельствуют автор текста 1557/1558 года «Рисале-и-татар-и-лех», татарский язык в его время знали уже лишь те татары, которые переселились в Великое княжество Литовское в более позднее время. Другие источники также соглашаются с тем, что в XVI–XVII веках большинство литовских татар не только не знали арабского языка (которым, видимо, свободно никогда и не владели), но и уже забыли татарский. Как рекомендовалось в одном тексте начала XVIII века, адресованном исламскому законоучителю, «кали па татарську не вмейе, то па руску нехай абракайецца», то есть ‘если не умеет по-татарски, то по-русски пускай даёт обет’. Но так как языком богослужения по-прежнему оставался арабский, а позже и турецкий язык, а тексты ежедневных молитв татары просто заучивали наизусть, не понимая их смысла, возникла потребность в переводе мусульманской религиозной литературы на понятный большинству белорусский. И письменностью этого языка стала адаптированная под белорусскую фонетику арабская вязь турецкого образца.

Здесь стоит заметить, что белорусский (и также польский) был не единственным славянским языком, использовавшим арабскую письменность. Другим таким языком был боснийский (или, иначе говоря, сербохорватский язык боснийских мусульман). Став частью Османской империи, жители Боснии приняли ислам и освоили новую письменность для родного языка, вошедшую в историю под названием аребица. Любопытно, что эти случаи в каком-то смысле зеркальны: татары-липки потеряли свой язык, но сохранили письменность, тогда как боснийские мусульмане сохранили язык, но перешли на чужую систему письма.

Многие дошедшие до нас белорусские тексты, записанные арабской вязью, представляют собой подстрочники под тюркскими или арабскими текстами, вероятно созданные ещё в то время, когда был распространён билингвизм. Первые такие тексты возникают не позже середины XVI века, а последние были созданы в конце XIX века (причём ближе к концу их существования значительно увеличилось количество текстов на польских диалектах, хотя многие из них являются переводами более ранних белорусских). На 2009 год была известна 181 рукопись такого рода. Белорусские тексты, записанные арабским письмом, принято расширительно называть китабами, от арабского kitāb ‘книга’, но сами татары китабами называли только сборники определённого состава.

Как указывал самый авторитетный исследователь китабов, Антон Антоно́вич, в своей монографии «Белорусские тексты, писанные арабским письмом, и их графико-орфографическая система», вышедшей в 1968 году, большую часть содержания китабов (в узком смысле) составляли хади́сы — предания о жизни и деятельности пророка Мухаммеда и его ближайших сподвижников (например, легенда Мерадж о путешествии пророка на небеса и посещении им мусульманского рая и ада, которая встречалась в большом количестве рукописей). Были в китабах также библейские легенды, описания ритуалов, обрядов и основных обязанностей мусульман и нравственно-поучительные рассказы. Чаще всего китабы были большого формата, хотя встречались и маленькие, размером 10×15 см. Были разнообразны китабы и по объёму: в своей работе Антонович описывает китабы объёмом от 222 до 601 страницы, но в одном из исследований, на которое он ссылается, упоминается даже китаб из 1190 страниц. Небольшие же по объёму китабы татары называли полкитабами, полкитабками или малыми китабами.

Другой частый жанр — хамаи́лы. Это название образовано от арабского глагола ḥamala ‘носить’ — то, что всегда носится с собой. Встречались как большие хамаилы для мулл, так и маленькие для домашнего использования. В первую очередь, в них записывались молитвы (причём арабские и тюркские тексты молитв сопровождались белорусскими или польскими объяснениями). Помимо молитв хамаилы содержали описания обрядов и ритуалов, мусульманскую хронологию, советы по лечению болезней с помощью молитв, объяснения снов, предсказания дней, сулящих удачу или неудачу, и т. д. Несмотря на то, что хамаилы быстро зачитывались из-за постоянного употребления, их сохранилось сравнительно много, так как в прошлом они имелись в каждой татарской семье.

Помимо китабов и хамаилов встречались тефсиры — объёмные книги большого формата, содержавшие Коран на арабском языке с подстрочным переводом, пересказом и комментариями на белорусском, теджвиды — правила чтения арабского текста Корана, обычно написанные на османском (старотурецком) языке с белорусским подстрочником, и, реже, тексты других жанров — личные письма, долговые расписки или, например, наш словарь-разговорник.

II. Об особенностях адаптации арабской письменности для белорусского языка

Теперь поговорим об арабской письменности. Арабская вязь в виде, близком к современному, возникает (в зависимости от того, что считать близким видом) в начале VI или VII века нашей эры, являясь развитием набатейского письма, которое, в свою очередь, восходит к арамейскому и, наконец, к финикийскому.

Записывается арабский текст справа налево, и большинство букв соединяется с соседними даже в печатном шрифте, из-за чего и возникло название вязь, то есть нечто связанное. В арабской письменности не различаются заглавные и строчные буквы, зато большинство букв пишутся по-разному в начале слова, середине, конце или без соединения с соседними буквами: вот, например, четыре варианта буквы, передающей звук [h]: начальная ﻫ, срединная ﻬ, конечная ﻪ и отдельно стоящая ﻩ.

Исходно, то есть при использовании для арабского языка, арабская вязь является абджа́дом — консонантным алфавитом. В общем случае это значит, что на письме отображаются лишь согласные, а гласные только подразумеваются, ср. слово مخلص, в котором записаны буквы mḫlṣ и которое может быть прочитано как maḫlaṣ ‘спасение, убежище’, muḫliṣ ‘искренний’, muḫallaṣ ‘спасённый’ или muḫalliṣ ‘спаситель’. На самом деле, в арабском письме всё же обозначаются долгие гласные, но не особыми буквами, а согласными в дополнительной функции: و передаёт не только [w], но и долгое [ū], ي — не только [j] (т. е. [й]), но и [ī], а ا — не только гортанную смычку, но и [ā] (немного напоминает латынь, где изначально V обозначало и [v], и [u], а I — и  [i], и [j]). Более того, при желании в арабском письме можно обозначить и краткие гласные — с помощью над- и подстрочных значков, называемых огласовками: чёрточка над буквой обозначает краткий [a], под буквой — [i], запятая над буквой — [u], кружочек — отсутствие гласного, а «птичка» — удвоение согласного: مَخْلَص maḫlaṣ, مُخَلِّص muḫalliṣ. Однако в обычном тексте этих значков нет: они встречаются только в Коране, детских книгах, словарях и учебниках.

Для арабского языка это в целом приемлемая система: согласные отвечают за корневой состав, а роль гласных — грамматическая, поэтому они достаточно легко восстанавливаются по контексту. Однако для других языков неотображение гласных становится большой проблемой.

С распространением ислама в VII веке началось распространение арабского языка, а с ним — и арабского письма, которое стало использоваться для языков самых разных семей. Некоторые из них используют его до сих пор: персидский в Иране и пушту и дари в Афганистане (иранская группа индоевропейской семьи), урду в Пакистане и Индии (индоарийская группа индоевропейской семьи), уйгурский в Китае (тюркская ветвь алтайской семьи), язык балти в Пакистане (сино-тибетская семья), диалект тамильского языка арви в Индии и на Шри-Ланке (дравидийская семья) и другие. Многие использовали его раньше как единственную или одну из нескольких письменностей: турецкий, татарский, узбекский (тюркские), адыгейский (западнокавказская семья), чеченский (восточнокавказская семья), малайский в Индонезии (австронезийская семья), суахили в Центральной и Южной Африке (семья банту) и десятки прочих. До XVI века арабской вязью записывали даже некоторые испанские тексты!

В большинстве этих языков гласные входят в корень наряду с согласными, поэтому запись без них приводит к значительной омонимии и трудностям в чтении, ср. татарские слова так ‘нечётный’, төк ‘шерстинка’, тик ‘только, однако’, тук ‘сытый’, тәк ‘так, без дела’. Разные языки справлялись с этой проблемой по-разному: в современном персидском эта проблема не решена почти никак (кроме отображения конечных гласных), в османском (то есть турецком до 1928 года) некоторые чтения гласных подсказывались выбором согласных, а для ряда языков — например, курдского или уйгурского — из арабского абджада был сделан полноценный алфавит: были введены обязательные буквы для обозначения гласных. Аналогично была устроена и боснийская аребица.

Белорусская арабица оказалась где-то посередине между алфавитом и огласованным абджадом. Правда, единой системы обозначения гласных не было: между разными китабами наблюдаются небольшие расхождения, а также некоторые принципы обозначения гласных изменились со временем. Если, например, проанализировать систему гласных в словаре-разговорнике из задачи, то можно заметить, что гласные а/я и о/ё всегда записываются отдельными буквами — ا (часто, хотя и не всегда, с огласовкой  ٰ над предыдущим согласным) и وَ (ср. написание слов пяць и сорак), а е/э и и/ы — лишь огласовками َ и  ِ с предыдущим согласным ( сем и  тысёнц ‘тысяча’). В представленных словах не встретился звук у, но в большинстве случаев автор этой рукописи для его записи также использовал отдельную букву — وُ (хоть иногда обходился и просто огласовкой  ُ над согласным). Особые правила были для записи гласных в начале и конце слова, ср. отдельную букву  и в конце слова чатыри. Отсутствие гласного обязательно обозначалось значком  ْ, равно как и удвоение согласного с помощью  ّ. С этой точки зрения белорусская арабица значительно отличается от других языков с арабской вязью: мало где настолько регулярно использовались огласовки в обязательном порядке.

Ещё одна особенность славянских языков — противопоставление согласных по твёрдости/мягкости — тоже нашла отражение в белорусской арабице, хотя и не для всех звуков. Для этой цели стали использоваться пары букв, обозначавших в арабском противопоставление по другому параметру, фарингализации (то есть наличию или отсутствию сужения глотки). Так, например, твёрдые и мягкие с/с’ записывались разными буквами: ср. вышеприведённые сем и сорак. Этим же объясняются различные вторые согласные в словах ‘шесть’ и  ‘шестнадцать’: в первом слове происходит смягчение перед мягким — шэсьць, во втором смягчение перед твёрдым не происходит — шаснаццаць. Аналогично отображалась разница между з и з’, к и к’, в некоторых китабах — ц и ц’. А вот мягкость других согласных отобразить было невозможно.

Отметим также, что для характерно белорусских звуков — мягких дз’ и ц’ (соответствующих русским мягким д’ и т’, как и в современном белорусском) были придуманы специальные буквы, отсутствующие в других арабографических письменностях — и  (последняя, впрочем, в других китабах чаще применялась для твёрдого ц, а мягкое ц’ обозначалось другой буквой).

III. О турецко-белорусском словаре-разговорнике

Наконец, расскажем немного и о рассматриваемом в задаче турецко-белорусском словаре-разговорнике. Как уже было сказано, он был создан около 1836 года (точно не раньше, но, возможно, несколько позже: прямой даты в рукописи нет, но на бумаге видны водяные знаки в виде числа 18-36, которое обозначает год изготовления бумаги). Не указаны в рукописи также ни автор, ни место написания, но их смог установить уже упомянутый выше Антон Антоно́вич. Автором оказался Мустафа Шагидевич из Слонима (город в Гродненской области Беларуси в 100 км от нынешней границы с Польшей): тем же почерком написан ещё один китаб 1837 года, но уже подписанный. Происхождение рукописи позже подтвердили и лингвисты Сергей Шу́па и Галина Александрович-Мишкине́не, опубликовавшие в 1995 году в Нью-Йорке полную транслитерацию текста этого словаря с комментариями, в которой перечислили диалектные черты в белорусской речи автора, характерные для современных говоров именно этой местности. К слову, примерно в 10% случаев даются не белорусские, а польские слова, причём используются они бессистемно: нередко одно и то же слово может в одном месте быть белорусским, а в другом — польским (ср. суффиксы десятков в задаче или пару язык/ензык в примере абзацем ниже).

Сейчас словарь-разговорник хранится в Национальном музее Литвы. В рукописи 36 страниц, из которых две в начале написаны двумя другими авторами и, вероятно, позже основной части (один из писцов также оставил ряд приписок к основному тексту). Словарь содержит около тысячи лексических единиц в каждой из двух языковых частей.

В начале рукописи Мустафа Шагидевич определяет турецкий язык как мусулмански язык исламскей веры и считает, что ешче на гэтым свеце, ешче и на тамтым свеце потреба знаци гэты виншую ензык, гэтые слова, то есть ‘и на этом, и на том свете нужно знать этот благословенный язык, эти слова’ [здесь и далее текст даётся в несколько упрощённой транслитерации]. Судя по диалогу на одной из страниц, предполагалось, что читатель разговорника переезжает в Османскую империю:

— Гдзе идзеце?
— Мы сюды пришли.
— Чаго вы пришли?
— Жыць пришли.

Из рукописи можно узнать и рекомендуемый маршрут путешествия: на одной из последних страниц перечислены города Молдавии и Валахии, расположенные на пути из Российской империи в Турцию — современные румынские города Яссы, Васлуй, Бырлад, Фокшани, Рымнику-Сэрат, Бузэу, Бухарест, Джурджу и болгарский Русе, бывший тогда османским городом Рущук.

Примечательно, что последние две страницы, идущие сразу после этого списка городов, уже не турецко-, а молдавско-белорусские. Они содержат самые необходимые фразы для «транзита» через эти регионы, причём оба языка по-прежнему записаны арабской вязью. Как отмечается в комментариях Шупы и Александрович-Мишкинене, в молдавском тексте содержатся фонетические и грамматические неточности, поэтому можно предположить, что эти фразы записывались на слух от человека, для которого этот язык не был родным. Возможно, это был тот же информант, который участвовал и в составлении турецкой части разговорника: на участие другого человека указывают неточности в белорусских переводах, которые едва ли бы допустил сам Шагидевич. Человек этот, кстати, вероятнее всего, был родом откуда-то с востока современной Болгарии, судя по ряду особенностей в его диалекте турецкого.

Словарь-разговорник содержит как отдельные слова, так и фразы и целые диалоги, а его тематика достаточно обширна: человек и части тела, сельское хозяйство, торговля, животные, погода и природные явления, трапеза, овощи, лошади, поиски работы и жилья и т. д. Нередко, впрочем, мысль писца перескакивает с одной темы на другую: так, например, страница 14а начинается со слова слон (в турецком варианте — ‘слоновая кость’), дальше идёт шесть слов, связанных с огнём, затем семь слов про готовку и еду, потом лисьцё ‘листья’, папер ‘бумага’, кветки ‘цветы’, муревана сьцена ‘каменная стена’, малаток ‘молоток’, кулбака ‘седло’, а затем начинается большой список оружия и связанной с ним лексики, заканчивающийся уже на середине следующей страницы. В нём, кстати, среди названий огнестрельного оружия затесались странные анахронизмы — дзида ‘копьё’, лук, стрелка, шнурок, что заставляет предполагать, что автор мог пользоваться при составлении словаря какими-то более древними источниками.

Словарь-разговорник интересен тем, что фиксирует живую белорусскую разговорную речь первой половины XIX века — таких памятников крайне мало, и большинство из них представляют собой запись фольклорных текстов. Уникален он и среди других китабов, которые в большинстве случаев представляют перевод на белорусский язык ранее уже известных религиозных и других текстов, а не текст, созданный с нуля. Однако сам жанр таких словарей не уникален для этого времени: С. Шупа и Г. Александрович-Мишкинене упоминают турецко-польский словарь 1615 года и десятки рукописных и печатных изданий в Российской империи конца XVIII — начала XIX века. «Чаще всего, — отмечают авторы, — потребителями такой литературы были участники военных действий России против Турции, что определяло её специфическую профессионально-терминологическую направленность. Неудивительно, что одним из наилучших лексикографических изданий из этого ряда были «Основные правила турецкого разговорного языка. Карманная книга для русскихъ воиновъ въ турецкихъ походахъ» О. Сенковского 1828–1829 гг.» [перевод мой. — А.С.]. Мирный словарь-разговорник Мустафы Шагидевича разительно отличался от российской военно-лингвистической литературы.

Так что закончим наш рассказ примером фраз, которые словарь-разговорник предлагал использовать в конце поездки с нанятым извозчиком. В целом, не сильно отличается от того, что мы слышали от таксистов и говорили им до появления навигаторов:

В гэтую старану
Паволи паволи ципер ець [‘Медленно-медленно теперь поезжай’]
Блиско
Вже тоё мейсцо видаць
Ци гэто тоё мейсцо? [‘Это ли то место?’]
Тоё гэто [‘Это оно’, буквально ‘то это’]
Под гэты дом
На гэты двор
Стой гэтта [‘Стой вот тут’]
Треба зьлесьци [‘Нужно слезть’]
Дайце мне грошы
Вазьми, душа [в турецком варианте слово canım ‘дорогой, душа моя’]
Ець сабе назад
Дадому ець
Бувай здаров
Ець здаров
Шчэсьлива дарога
Здаров сабе ець

Задача впервые использовалась на II туре LV Традиционной олимпиады по лингвистике в 2025 году.

Литература:

Антонович А.К. Белорусские тексты, писанные арабским письмом, и их графико-орфографическая система. Вильнюс, 1968.

Турэцка-беларускі размоўнік 1836 году з збораў Нацыянальнага Музэю Літоўскай Рэспублікі ў Вільні / прадмова, транслітарацыя, падрыхтоўка тэксту, публікацыя і каментары: Г. Александровіч-Мішкінене, С. Шупа; агульная рэдакцыя: С. Шупа. New York: Беларускі інстытут навукі й мастацтва, 1995.