Ребятам о зверятах

Обратите внимание на то, сколькими способами можно образовать название детёныша животного. Для более редкого из них есть две причины, которые обуславливают выбор именно такого способа, — какие? Чтобы их найти, удобно выписать отдельно слова, образованные более редким способом, и попытаться разбить их на две группы, найдя общий признак для каждой. В одной из групп окажутся два слова: это и будут искомые.

Сравните корни названий детёнышей с корнями названий взрослых животных.

Обратите внимание на то, чем заканчиваются корни названий детёнышей, образованных с помощью более редкого суффикса.

На первый взгляд кажется, что все белорусские названия детёнышей животных устроены одинаково — заканчиваются на -я. Более внимательное рассмотрение позволяет заметить, что на самом деле русским суффиксам -ёнок/-онок соответствуют белорусские -яня/-аня (второй вариант, как и в русском языке, после шипящих). Однако четыре слова — жарабя, парася, цяля и ягня — устроены иначе: в них к корню прибавляется усечённый вариант суффикса — -я. Чем это можно объяснить? В русском языке названия этих детёнышей, в отличие от других приведённых в задаче, образованы не от тех корней, что названия соответствующих взрослых животных: лошадь — жеребёнок, свинья — поросёнок, корова — телёнок, овца — ягнёнок (в лингвистике такое явление называется супплетивизмом). Можно предположить, что и в близкородственном белорусском языке это устроено аналогично, а использование особых корней позволяет обойтись усечённым суффиксом.

Сделанное наблюдение, однако, не приближает нас к решению: в задании 1 требуется найти только два слова, которые в словарях выглядят не так, как в художественной литературе, изученной лингвистом. Но при ещё более внимательном анализе оставшихся слов можно заметить, что в двух случаях конечное -аня является не суффиксом, а частью корня и суффиксом -я: это вараня и сланя (безударное о в белорусском отображается на письме как а). Видимо, это и есть искомые слова. Почему же в словарях они приводятся в иной форме? Вероятно, согласно языковой норме, образование этих слов не должно отличаться от образования большинства других, и, значит, в словарях они выглядят как вараняня и сланяня. В книгах же, которые могут отражать устную речь, происходит усечение в силу как раз того, что эти слова выглядят так, как будто в них уже присутствует полноценный суффикс детёныша: такая возможность возникает из-за того, что основы названий взрослых животных заканчиваются на -н. С лингвистической точки зрения это можно объяснить как статически — наложением морфем (-ан- одновременно является и концом корня, и началом суффикса, как -ск- в слове минский: , ), так и динамически — сокращением двух одинаковых слогов ня (вараняня => вараня, как *минскский => минский, ср. баскский, где такого сокращения, по крайней мере в письменной речи, не происходит). Подобное сокращение в лингвистике называется гаплологией.

Отметим, что в слове ягня перед суффиксом -я также стоит н, но слова с супплетивными основами даже в словарях не допускаются с полным вариантом суффикса -яня.

Теперь можно выполнить задание 2.

буйвал — буйваляня, вуж — вужаня (основа на шипящий), страус — страусяня, а вот название пингвинёнка можно образовать двумя способами: пінгвіняня в словарях и пінгвіня в художественной литературе.

* * *

Описанная в задаче ситуация действительно соответствует реальности. Белорусские словари полностью игнорируют возможность употребления сокращённых вариантов названий детёнышей с основной на -н (правда, для всех животных приводят равноправный — хотя и значительно более редкий — вариант с суффиксом -янё):

Но в книгах встречаются оба варианта:

(форма сланяці — родительный падеж от сланя. В полном варианте было бы сланяняці)

Как уже упоминалось в решении, в задаче представлены два интересных лингвистических явления — супплетивизм и гаплология.

Супплетивизм (или супплетивность) — это уникальный тип словоизменения (реже — как в этой задаче — говорят и о супплетивном словообразовании), при котором грамматические формы одного и того же слова образуются при помощи разных корней.

Чаще всего супплетивные формы возникают из-за грамматического объединения двух синонимичных корней. Например, слово человек потеряло свою форму множественного числа человеки (иногда, впрочем, употребляемую и сейчас в религиозных текстах или в шутку — а также в конструкциях с числительными), заменив её на форму люди — исходно множественное число слова люд ‘народ’. Другой пример — пара ребёнок / дети. В древнерусском языке это были два разных слова, каждое из которых имело свои формы числа, сохранившиеся до сих пор — но уже в виде отдельных слов: ребёнок — ребята и дитя — дети. Исходное дитя со временем потеряло стилистическую нейтральность, перейдя в высокий стиль речи, а ребёнок, изначально вообще бывшее уменьшительной формой слова робя ‘раб, слуга’ — то есть ‘маленький раб, дитя раба’ (а ещё раньше, вероятно, употреблявшееся в значении ‘сирота’), постепенно сменило своё значение, заняв место слова дитя. При этом слово ребята, несмотря на стандартное для русского языка чередование -ёнок/-ята, перестало ощущаться носителями языка как множественное число для ребёнка и практически утратило указание на возраст: ребятами можно назвать не только детей, хотя всё же к группе пожилых людей это слово вряд ли применимо. На ещё одну любопытную особенность супплетивного поведения слова дети обратил внимание лингвист Игорь Мельчук: в сочетании с прилагательным сукины оно становится числовой парой для выражения сукин сын, но не *сукин ребёнок (при этом вариант сукины сыны (но всё равно не *сукины сыновья) допустим, но гораздо более редок).

В более редких случаях в одном наборе могут склеиваться формы не двух, а трёх или даже четырёх слов. Так, у испанского глагола ir ‘идти’ есть форма настоящего времени voy ‘я иду’, прошедшего fui ‘я пошёл’ и (в некоторых диалектах) повелительного наклонения andá ‘иди’: основа инфинитива восходит к латинскому īre ‘идти’, основа настоящего времени — к vādere ‘идти, продолжать’, прошедшего — к перфектной основе глагола ‘быть’ (ср. я там уже сегодня был ≈ я туда уже сегодня ходил), а повелительного наклонения — к глаголу ambitāre ‘обходить’.

Супплетивные формы чаще всего возникают у наиболее употребительных слов. Не случайно, например, что глагол идти супплетивен не только в романских языках, но и

• в славянских (идти — шёл; последнее этимологически родственно глаголу ходить с чередованием ход-/шед-),
• в германских (английское go — went; последнее восходит к древнеанглийскому глаголу wenden ‘поворачивать, отправляться’, откуда и современное to wend ‘следовать, направляться’, которое приобрело правильное прошедшее время wended),
• в кельтских (валлийское mynd ‘идти’, âi ‘он шёл’ (от глагола ‘управлять’), êl ‘он бы шёл’ (от глагола ‘приближаться’),
• в финно-угорских (эстонское minema ‘идти’ и läheb ‘он идёт’ (от глагола ‘уходить’)) и в других языках.

Кроме числа, времени и наклонения супплетивные формы можно найти и в других грамматических категориях:

• в степенях сравнения (латинское bonus ‘хороший’ — melior ‘лучший’ — optimus ‘наилучший’, ср. также русские переводы или английские good — better),
• в падежах (русское он — его, я — мне или латинское Iuppiter ‘Юпитер’ — Iovem ‘Юпитера’; последний пример не вполне чистый: здесь при склонении корень не заменяется другим, но из двух исходных корней со значением ‘небесный отец’ остаётся только первый),
• в определённости (восточнонорвежское en liten gutt ‘(какой-то) маленький мальчик’ но den vesle gutten ‘(определённый) маленький мальчик’),
• в полноте/краткости (это большие брюки, но эти брюки мне велики) и некоторых других.

Что же касается словообразовательного супплетивизма, который иногда также называют квазисупплетивизмом, то кроме рассмотренных в задаче названий детёнышей, это могут быть самые разные отношения:

• родовые пары (баран — овца),
• порядковые числительные (два — второй; последнее изначально ‘другой, следующий далее’),
• количественные числительные (четыре — сорок вместо *четырдесят; изначально ‘связка из 40 собольих шкур’; мальтийское tnejn ‘два (в числовом ряду)’ и żewġ ‘два (при счёте предметов)’ — последнее изначально ‘пара’),
• пары действие/деятель (лечить — врач, ср. устаревшее лекарь, стирать — прачка, хотя учить — учитель, танцевать — танцор),
• некоторые прилагательные, образованные от существительных (живот — брюшной (хотя плечо — плечевой), такси — таксомоторный, англ. town ‘город’ — urban ‘городской’, father ‘отец’ — paternal ‘отцовский’),
• видовые пары (брать — взять, класть — положить, переходить — перейти) и др.

* * *

Теперь поговорим о гаплологии. Гаплологией называется выпадение одной из двух идущих подряд одинаково или схоже звучащих последовательностей звуков. Это, разумеется, происходит не в каждом подобном случае: хорошим примером неслучившейся гаплологии как раз служит само слово гаплология.

Гаплология встречается в самых разных языках: например, русский язык терпит слово теннисист, а словацкий сокращает его до tenista; в польском куб называется sześcian [шэщьчян] из sześciościan [шэщчёщчян] ‘≈шестистен’ (исходное же слово обозначает любую фигуру с шестью гранями); в шведском наряду с poststämpel ‘почтовый штемпель’ встречается вариант postämpel. Гаплология может закрепиться в словаре (ароматерапия, но не *ароматотерапия) или найти отражение в топониме (England из Engla land ‘земля англов’ или французский город Clermont-Ferrand из Clermont-Montferrand), а может проявляться и лишь только в беглой или разговорной речи (бензаправка вместо литературного бензозаправка, произношение английского library ‘библиотека’ как [лайбри], probably ‘возможно’ как [пробли], necessary ‘необходимо’ как [нэсри] и т. п.).

В русском языке специалист по морфонологии Илья Иткин выделяет два основных типа гаплологии: выпадение слога на стыке корней в сложных словах с соединительной гласной -о-/-е- и выпадение на границе основы и словообразовательного суффикса.

В первую группу входят такие слова, как муравьед < *муравьеед [йэйэ] (ср. сердцеед, где двух одинаковых слогов подряд нет), ареалогия и минералогия < ареалология и минералология, лермонтовед, шолоховед и другие на -вед < лермонтововед, шолохововед, розоволосый и фиолетоволосый < розововолосый и фиолетововолосый (ср. розовощёкий; в отличие от предыдущих примеров, у этих слов исходные варианты без гаплологии встречаются даже немного чаще сокращённых, но сами эти примеры показывают, что гаплология — это не что-то из истории языка, а явление, которое может происходить и с новыми словами) и прочие слова.

Может возникнуть вопрос: почему гаплология происходит не во всех случаях, где есть подходящие условия? Таких примеров множество: ср., например, гладкокожий, красноносый, ложноножка, Нововоронеж, благоговение, филология, белолобый, нижненемецкий (язык севера Германии) и даже верхнене́нецкая подсвита (геологический термин), а также, собственно, сама гаплология. Прежде чем читать дальше, попробуйте рассмотреть этот вопрос как мини-задачу и решить её; ответ скрыт ниже.

Выведенное правило работает в абсолютном большинстве случаев, хотя есть и исключения. Наряду со словом афророссияне крайне редко, но всё же встречаются и афроссияне. Слово микроботы встречается даже чаще, чем микророботы (но здесь можно возразить и что микро- — это приставка, а не корень, и что некоторые могут воспринимать это слово, как образованное от слова бот, а не робот). Слова на -овед, образованные от двусложных фамилий на -ов, -ев, могут быть как с гаплологией, так и без выпадения: специалиста по творчеству Чехова называют и чеховедом, и чехововедом. Есть и другие отклонения: так, в словах архиерей (из *архииерей), дикобраз, морфонология (при этом морфофонемика) гаплология вопреки правилу произошла, тогда как в орденоносце, ширококостном и электророяле — нет.

Илья Иткин объясняет ограничение на гаплологию на стыке второго и третьего слога тем, что сокращение и так уже короткой основы может привести к затемнению внутренней формы слова, то есть к усложнению понимания его смысла. Чеховеда по незнанию можно принять за богемиста, в слове радушный, этимология которого, скорее, не очень понятна современному носителю русского языка, сложно увидеть исконное радодушный, неясное курносый происходит из корноносый, то есть ‘с корным (как бы обрубленным) носом’, ср. обкорнать, а близозоркий, то есть ‘видящий вблизи’, после сокращения до затемнённого близоркий со временем «мутировало» в условно понятное близорукий, хотя с руками здесь никакой связи нет.

Исследователь также обращает внимание на любопытный казус: в Лингвистическом энциклопедическом словаре гаплология в сложных словах иллюстрируется ровно двумя примерами — знаменосец и трагикомедия, которые, по всей видимости, таковыми не являются. Если сравнить первое с другими словами, образованными от основ на -мя: времяисчисление, времяпрепровождение, имянаречение, семяпочка и т. п. — можно предположить, что исходно оно выглядело аналогично: знамяносец, а не *знаменоносец с нехарактерно соединительной гласной. Для второго слова также предлагается образование без выпадения слогов, аналогичное словам трагифарс и встретившемуся у Пушкина траги-нервический.

Гаплология на стыке корней сложных слов может использоваться и как приём для создания неологизмов — как, например, палиндромания или рейганомика (экономическая политика Рональда Рейгана). Последний пример можно рассматривать как частный случай такого характерного для английского языка способа игрового образования новых слов, как телескопия, телескопизм или блендинг (а образованные подобным способом слова иногда называют словами-портманто или словами-чемоданами — по названию авторских неологизмов Льюиса Кэрролла типа хрюкотать < хрюкать и хохотать). В таких словах как бы происходит наложение двух слов, имеющих общие последовательности звуков. Например, слово смог является заимствованием английского smog, образованного наложением smoke ‘дым’ и fog ‘туман’: общая часть короткая — только один звук o. Motel ‘мотель’ происходит из motor ‘мотор’ и hotel ‘отель’, covidiot ‘ковидиот’ — из covid ‘ковид’ + idiot ‘идиот’. Впрочем, английский язык нередко обходится и без фонетического пересечения: ср. Brexit ‘Брексит’ < Britain ‘Британия’ + exit ‘выход’, brunch ‘бранч’ < breakfast ‘завтрак’ + lunch ‘обед’ и множество подобных. Среди русских примеров можно назвать жаргонное хрущоба < хрущёвка + трущоба (целых четыре звука), лошак < лошадь + ишак, а также многочисленные словесные игры вроде шлакоблокуня, карусельди и их друзей.

Что же касается второго типа гаплологии в русском языке — на стыке основы и суффикса, то таких случаев не очень много: это розовый > розоватый / *розововатый (хотя зелёный > зелен-оватый) и схожие цвета типа оранжеватый, коричневатый, Армения > армянин / *арменянин (хотя планет-а > инопланет-янин, ср., однако, Карфаген > карфагенянин), пианино > пианист / *пианинист (хотя контрабас > контрабас-ист; на самом деле это заимствование французского pianiste < piano), устаревшее Ярославна, сменившееся на современное Ярославовна, и ряд других. Схожее явление — упрощение сочетания -стст- в словах типа участие > участвовать / *участствовать (хотя привет > привет-ствовать) или -ничнич- в словах типа соперник > соперничать / *соперничничать (хотя нерв > нерв-ничать).

Говоря о гаплологии, лингвисты иногда упоминают также и гаплографию: случайный пропуск на письме одной из нескольких одинаковых букв, идущих подряд. Так, в немецком языке изредка встречаются сложные слова вроде Nussschokolade ‘шоколад с орехами’, Krepppapier ‘креповая бумага’, Geschirrreiniger ‘средство для мытья посуды’, в которых первый корень заканчивается на две одинаковые согласные, совпадающие с первой согласной второго корня. По правилам орфографии, действовавшим до 1996 года, в таких сочетаниях было положено опускать одну из трёх букв.

* * *

Последнее, что остаётся прокомментировать в этой задаче, — это, собственно, сами названия детёнышей. Форма на -я, которую мы видели в словах с супплетивными основами, исходная: её окончание восходит к праславянскому окончанию *-ę (носовое e), чередующемуся с окончаниями на *-ęt- в косвенных падежах и множественном числе. Такое окончание (с учётом фонетических чередований) встречается во всех славянских языках: польское sowię — sowięta ‘совёнок — совята’, словацкое sloníča — sloníčaťa ‘слонёнок — слонята’ (суффикс --íč- — аналог русского -ич- в словах типа царевич), сербское јагње– јагњад ‘ягнёнок — ягнята’ и т. п. В русском языке, на первый взгляд, оно сохранилось только во множественном числе (ягнята), но на самом деле оно есть и в единственном: часть -ён/-он суффикса -ёнок/-онок — это и есть то самое праславянское *-ę с проявившимся носовым призвуком, тогда как вторая его часть — -ок — это исходно обычный уменьшительный суффикс, как в словах типа дымок. Слова на -я сохранились только во фразеологизмах вроде Не знала баба горя, купила баба порося, но интересно, что ещё в грамматике Ломоносова 1755 года такие формы упоминаются как допустимые, хотя и более редкие по сравнению с формами на -ёнок: «Третьего склонения имена, кончащиеся на мя, значат молодое животное и в косвенных единственного в приращении имеют т: щеня, щеняти; цыпля, цыпляти; жеребя, жеребяти. Однако в единственном употребительнее их умалительные: щенокъ, щенка; цыпленокъ, цыпленка; жеребенокъ, жеребенка. Во множественном именительном все переменяют родительного единственного и на а: щеня, щенята; цыпля, цыплята; жеребя, жеребята». Сами формы на -ёнок когда-то были экспрессивными (ласкательными) синонимами нейтральных форм на -я, однако со временем стали употребляться всё чаще, утратили экспрессию и вытеснили нейтральные формы.

Белорусские же (и украинские) формы у несупплетивных основ представляют собой замечательный средний вариант между русским суффиксом с наращением и простым исходным -я. В словах типа кацяня — кацяняты ‘котёнок — котята’ есть сразу два потомка *-ę: кац-ян-я — кац-ян-ят-ы. Первый — с прояснившимся н (-ян-) (как -ён- в русском языке, но, в отличие от него, присутствующий и во множественном числе). Второй — конечное я, чередующееся во множественном числе с -ят-.

Старый суффикс -я/-ят мог обозначать не только детёнышей животного, но и человеческих детей: ср. приведённые выше дитя, робя. В современном языке таких слов стало больше: цыганёнок, дошколёнок, ребятёнок (где фактически дважды повторяется потомок суффикса *-ę — -ят- и -ён-), октябрёнок (который был заимствован в белорусский язык целиком в виде акцябронак несмотря на то, что октябрь будет кастрычнік, а суффикс детёныша, как известно, -аня) и др. Также -ёнок/-ята может служить для передачи значения уменьшительности или быть нейтральным словообразовательным суффиксом: милёнок, жигулёнок, маслёнок. Известный пример «незаконного» выделения этого суффикса — слово опёнок: изначально членящееся на приставку о-, корень -пен- и суффикс -ок и имеющее форму множественного числа опёнки, это слово подверглось переразложению, получив новое деление оп-ёнок и множественное число опята. Есть и ещё один аналогичный пример: это множественное число бочата от бочонок, встречающееся в профессиональной речи людей, связанных с этими ёмкостями. Так, например, ГОСТ 19792-2001 «Мёд натуральный» сообщает, что «мёд фасуют в <...> бочки и бочата деревянные», а «внутренняя поверхность бочек и бочат должна быть парафинирована».

Задача использовалась на I туре LII Традиционной олимпиады по лингвистике (2022).

Литература:
1. Грязнова Н.А. Гаплология // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.
2. Иткин И.Б. Русская морфонология. М.: Гнозис, 2007.
3. Ломоносов М.В. Российская грамматика. СПб, 1755.
4. Мельчук И.А. Супплетивологические этюды. II: О понятии супплетивизма и об одном фразеологическом казусе в современном русском языке: СУКИН СЫН — СУКИНЫ ДЕТИ // Russian Linguistics, Vol. 7, No. 3 (1983), pp. 207–218.
5. Немченко В.Н. Супплетивизм как грамматическое явление (понятие и термины) // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. №1, 2000. С. 163–173.
6. Фуфаева И.В. Экспансия экспрессивных диминутивов в русском языке // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. №3, 2016. С. 257–266.
7. Corbett G.G. Suppletion: Typology, markedness, complexity // M. Krifka and P. Steinkrüger (eds). On Inflection (Trends in Linguistics: Studies and Monographs 184), 2009. Pp. 25-40.