Открыватель Пангеи

Каждый, кто был в московском Палеонтологическом музее, не мог не обратить внимания на группу скелетов довольно крупных ящеров — парейазавров, которые красуются прямо посреди палеозойского зала. Парейазавры отдаленно похожи на черепах и, по некоторым предположениям, являются их родичами (впрочем, это иногда оспаривают; см. Черепахи грозят перевернуть эволюционное древо рептилий, «Элементы», 22.11.2013). Всякий посетитель музея, который захочет пройти из палеозойского зала в мезозойский, должен по пути обойти «стадо» смонтированных парейазавров. Это — самые заметные экспонаты так называемой Северо-Двинской галереи, огромной коллекции ископаемых организмов конца пермского периода, которую собрал Владимир Прохорович Амалицкий.

Русские парейазавры. Род, который открыл Амалицкий и к которому относятся центральные персонажи Северо-Двинской галереи, называется Scutosaurus. Proelginia — вероятно, синоним Scutosaurus. Рисунок Дмитрия Богданова с сайта deviantart.com. См. также очень интересную картинку дня «Скутозавр Карпинского и его реконструкции»

Само собой разумеется, что Северо-Двинская коллекция не исчерпывается парейазаврами. Там есть и удивительные по нашим меркам звероящеры — например, двиния и иностранцевия, и не менее удивительные амфибии — например, двинозавры и хрониозухи, и многие другие великолепные животные, а также растения. В пору своей активной работы Амалицкий вывозил находки из Вологодской губернии даже не тоннами, а буквально вагонами (тут дело еще и в том, что крупные скелеты, как правило, находили заключенными в конкреции — агрегаты твердой породы, откуда их потом аккуратно извлекали препараторы). Работая в глубине России, он не раз переживал приключения — был, например, момент, когда крестьяне приняли его ни много ни мало за антихриста. Вот о жизни этого замечательного человека и рассказывает книга Антона Нелихова «Изобретатель парейазавров».

Нельзя сказать, что Амалицкий малоизвестен. О нем писали не раз — например, в книге Ирины Яковлевой «По следам минувшего», которую без натяжек можно назвать шедевром популяризации науки (см. А. Нелихов, 2020. Палеонтолог и сказочница Ирина Яковлева). Но так, как Антон Нелихов, об Амалицком не писал еще никто. Его книга имеет две особенности — не то чтобы уникальные, однако присущие далеко не всем популярным биографиям.

Во-первых, объем использованного материала. Автор не просто прочитал много книг и статей — он несколько лет перекапывал архивы (в разных городах) и библиотечные подшивки газет вековой давности, собирая материал, что называется, по крупицам. В итоге биография получилась очень достоверной. Характерно, что каждое утверждение в ней снабжено ссылкой, как в работах профессиональных историков.

Во-вторых, автор стремится как можно более сбалансированно осветить и вклад Амалицкого в науку, и особенности его человеческой судьбы. Перекоса ни в ту, ни в другую сторону нет. Мы получаем достаточно четкое представление о том, что именно Амалицкий сделал как ученый, и одновременно — внятную зарисовку, характеризующую Амалицкого как живую личность, а не как абстрактного классика, способного существовать только в виде засиженного мухами портрета на стене. Попутно, кстати говоря, рассказывается и о коллегах Амалицкого — Докучаеве, Иностранцеве, Гартман-Вейнберг и других, — и это само по себе очень интересно.

Надо сказать, что биографический жанр в принципе труден. «Сколь бы ни были важны уроки истории, их ценность ограничена неразумностью самого ее предмета», — писал британский историк и философ Робин Джордж Коллингвуд. Располагая события в хронологическом порядке, летописец бывает вынужден пренебречь порядком логическим, и получается простая свалка разрозненных фактов (на что жаловался еще Аристотель). С другой стороны, сочинитель, отдающий предпочтение сюжету, а не фактам, рискует и вовсе уйти в сторону от объекта, заменив его своими мыслями. Для авторов биографий оба искушения особенно сильны. Чтобы пройти между этими Сциллой и Харибдой, нужен большой талант. Современным образцом успешного преодоления противоречий можно, на взгляд автора этих строк, назвать книгу историка Сергея Белякова «Гумилев, сын Гумилева» — биографию Льва Николаевича Гумилева, которая строго документальна, но читается как прекрасное литературное произведение. Очень хорошие биографии (в том числе Гумилева-старшего) пишет литератор Валерий Шубинский. Книга Антона Нелихова чуть-чуть не дотягивает до этих вершин жанра; есть впечатление, что научно-журналистский подход, который отлично работал с небольшими статьями, в книге дал сбой, сделав ее несколько суховатой. Автор загружает читателя в основном фактическим материалом — правда, очень толково и любовно подобранным. Там есть и байки, и профессиональные шутки, и поучительные истории из жизни, но чтобы до всего этого дойти, надо вчитаться. Книга, безусловно, представляет огромную ценность для всех, кто хоть сколько-то интересуется палеонтологией; выйдет ли она за пределы этой аудитории, пока сказать трудно. Но у автора эта книга совершенно точно не последняя, так что можно надеяться на новые, еще более яркие успехи.

Чем же, собственно, велик Амалицкий? Ну, открытие большого числа новых ископаемых позвоночных — это уже само по себе чрезвычайно много. Палеонтологию пермского периода (а это был исключительно интересный этап истории Земли) без Амалицкого невозможно и представить. Если же говорить о достижениях теоретических, то тут важнее всего следующее: Амалицкий высказал — и, главное, подтвердил множеством собственноручно добытых данных — гипотезу о существовании в пермском периоде «непрерывного континента», тянувшегося от Северной России до Южной Африки и включавшего Индию. Тем самым он помог вскрыть один из важнейших фактов истории Земли как планеты: чередование объединения и распада больших континентальных массивов. К сожалению, о появившейся в 1912 году теории дрейфа континентов Альфреда Лотара Вегенера Амалицкий, судя по всему, не успел ничего узнать. Они разминулись совсем чуть-чуть. А ведь именно Вегенер не только вписал «непрерывный континент» Амалицкого в глобальный сценарий истории Земли, но и дал ему название: Пангея.

Позднепермская Пангея. Звездочками обозначены места находок дицинодонов (Dicynodon) — рода звероящеров, описанного в том числе и Амалицким. Видно, что дицинодоны водятся как в России, так и в Южной Африке. NC — Северный Китай, SC — Южный Китай, I — Индокитай, L — Лхасский блок. Толстая зубчатая линия обозначает зоны субдукции. Иллюстрация из статьи: I. Metcalfe, 2012. Changhsingian (Late Permian) conodonts from Son La, northwest Vietnam and their stratigraphic and tectonic implications

Трудно представить человека, более преданного науке, чем Амалицкий. Но при этом он отнюдь не был оторванным от жизни мечтателем, эдаким карикатурным Паганелем (такой типаж вообще чаще встречается в книгах, чем в реальности). Амалицкий был, во-первых, выдающимся организатором высшего образования, и во-вторых, человеком твердых правых и патриотических взглядов, у которого слова не расходились с делами.

А время ему досталось сложное. Так уж вышло, что бурные события первой половины XX века вторглись в жизнь Амалицкого на несколько лет раньше, чем это произошло с большинством его современников. Дело в том, что Амалицкого угораздило стать профессором в Варшаве — сначала в Императорском Варшавском университете, а потом еще и в Варшавском политехническом институте, названном в честь императора Николая II. Польша (точнее, Великопольша) тогда, как известно, входила в состав Российской империи. Варшавский университет был полностью русифицирован — преподавание на польском языке там не допускалось. Амалицкий активно поддерживал такую политику: Польша для него была частью России. Но всё это, конечно, вызывало недовольство как поляков, у которых сохранялось националистическое подполье, так и русской либеральной профессуры.

В 1905 году в Варшаве моментально начались беспорядки. Уже в феврале этого года, в самом начале революции, университет пришлось закрыть: в городе, где то и дело стреляли на улицах, вести регулярные занятия было невозможно. Встал вопрос о полной ликвидации университета, и тут именно Амалицкий настоял на его сохранении, пусть и с переносом в другой город. Он организовал «инициативную группу» и самолично разъезжал по России, подбирая для университета новое место. Эти хлопоты завершились основанием в 1909 году университета в Саратове. Амалицкого вроде бы прочили там в ректоры, но... не сложилось. Вместо этого он продолжил организационную работу — теперь уже по линии варшавского политеха. Наградой ему стал чин действительного статского советника, то есть штатского генерал-майора.

Между тем Варшавский университет уцелел — правда, ненадолго. В 1908 году, после трех с половиной лет перерыва, занятия в варшавских вузах всё-таки возобновились. Но в 1915 году университет был эвакуирован под угрозой наступления немцев и переехал в Ростов-на-Дону. Таким образом, чисто российских университетов, наследующих Варшавскому, стало два. И это — в большой степени заслуга лично Амалицкого.

Сам Амалицкий, однако, в университете больше не работал, потому что в том же 1908 году получил пост ректора (тогда писали «директора») Варшавского политехнического института. Интересно, что в этот период он стал видным октябристом, председателем варшавского отделения этой праволиберальной партии. Но главным для него, конечно, была работа на благо российского образования — и, когда хватало времени, собственная наука. Только вот времени как раз почти не было.

В ходе Первой мировой войны варшавский политех тоже эвакуировался — сперва в Москву, потом в Нижний Новгород, причем его работу нельзя было останавливать: воюющей стране требовались инженеры. Страшно представить, сколько проблем свалилось при этом на ректора. Но он справился. В октябре 1916 года его чествовали на открытии Нижегородского политехнического института, который действует и по сей день (см. НГТУ). При этом Амалицкий продолжал читать свои учебные курсы по прикладной геологии и палеонтологии. И еще — бесплатные просветительские лекции минимум в двух местах. И еще организовывал в своем институте судостроительное отделение. Такое впечатление, что полезной работы ему всегда было мало. Гвозди бы делать из этих людей, как сказал солдат Первой мировой войны Николай Тихонов о других её героях.

После февральской революции новоявленный студенческий комитет (к которому, вероятно, присоединились некоторые академические интриганы) потребовал снять Амалицкого с должности ректора. И он ушел. Временное правительство утвердило его отставку без колебаний.

Большевистский переворот застал Амалицкого в Кисловодске. Он умер от сердечного приступа в декабре 1917 года, когда гражданская война в России только разгоралась. За полчаса до смерти он еще работал — писал очередную страницу своей монографии о парейазаврах. Ему было 58 лет.

Что стало бы с Амалицким, если бы сердце его не подвело? Может быть, мы увидели бы Амалицкого — учителя великого Ивана Ефремова? Или Амалицкого — деятеля белой эмиграции, организующего учебные и культурные центры где-нибудь в Праге или Белграде? Возможны, впрочем, и куда худшие варианты.

Значительная часть книги Нелихова посвящена не собственно биографии Амалицкого, а судьбе его наследия. Это тоже очень интересно. Колоссальные сборы Амалицкого фактически стали ядром Палеонтологического музея и Палеонтологического института (подробнее см. рецензии сотрудников этого института Антона Ульяхина и Александра Храмова). В 1921 году Северо-Двинской коллекцией занялся Пётр Петрович Сушкин, великолепный зоолог и сравнительный анатом, который специально ради находок Амалицкого освоил палеонтологию. Пермские позвоночные помогли Сушкину разобраться в нескольких сложных эволюционных проблемах (сам Амалицкий, который был всё-таки геологом и в тонкие биологические детали не вдавался, сделать этого не мог). Как раз Сушкин и стал учителем упомянутого выше Ивана Антоновича Ефремова. У этой истории есть и другие продолжения. Например, один из лучших современных палеонтологов — Михаил Александрович Шишкин — прославился прежде всего исследованием механизма эволюции двинозавров, которых тоже открыл Амалицкий.

Напоследок об одном забавном курьезе. Характеризуя обстановку в Варшаве в начале Первой мировой войны, Нелихов дает парафраз цитат из варшавской газеты того времени: Продолжалась научная и учебная работа. В университете защищали диссертации с замысловатыми названиями: «Зародышевый путь сагитты», «Влияние шарляхрота на эпителий кожи», «Наблюдение над строением грегавин»... «Грегавины» — это, конечно, грегарины, паразитические одноклеточные эукариоты с удивительно сложным строением клетки и оригинальным механизмом движения. Точное название работы, которую выпустил в 1914 году в Варшаве Петр Аристархович Мавродиади — «Наблюдения над строением и развитием грегарин»; она не забыта, на нее ссылаются и современные протистологи (см., например: Т. Г. Симдянов, 2009. Difficilina cerebratuli gen. et sp. n. (Eugregarinida: Lecudinidae) — новый вид грегарин из немертины Cerebratulus barentsi (Nemertini: Cerebratulidae)). Научная редактура пропустила этот момент; вообще-то научный редактор-биолог был обязан либо взять фразу с «грегавинами» в кавычки, превратив ее в точную цитату, либо (лучше) добавить пояснение. Увы, идеальной редактуры в нашем несовершенном мире, видимо, не бывает. А главное, такие шероховатости в книге единичны, они касаются лишь периферийных для неё вопросов и общего впечатления ни в коем случае не портят.