Теперь, пожалуйста, прочтите это вслух: первые две строчки нейтрально, третью — с испугом, четвертую — сочувственно, а последнюю — со стоном отчаяния. Попробуйте вслушаться в звучание имени Далджит, как слушал бы музыкант. Ваши четыре Далджит получатся примерно такими:

Как вы слышите и видите, имя Далджит произносится каждый раз по-своему. Изменяя музыкальное ударение или, если хотите, мелодию, вы не просто повторяете имя.

Интонация — особенность любой устной речи, независимо от языка. С помощью интонации мы отличаем вопросы и восклицания от нейтральных высказываний, но у нее имеется и множество других функций. Она передает на удивление много информации, включая акцентирование, иронию и эмоции — только представьте себе, сколько различных смыслов может иметь простое «ну да» в зависимости от интонации. Интонация в речи настолько важна, что ее неизбежное отсутствие на бумаге непременно нужно как-то компенсировать. Это одна из причин, почему при письме нам приходится гораздо тщательнее подбирать слова, заботясь об их однозначности, а также почему мы используем знаки пунктуации, курсив, а в наше время еще и эмодзи со смайликами. (Другие причины заключаются в невозможности использовать язык тела и невозможности проверить, понимает ли нас адресат.)

Интонация доказывает, что англоговорящие уделяют большое внимание тому, что можно назвать мелодией каждого предложения. А вот на мелодию отдельных слов и слогов внимания обычно не обращают. В английском отдельные слова обычно не окрашены интонацией.

Поскольку панджаби — язык тоновый, то мелодия в нем слышна даже при разговоре. А уж при пении и подавно. Особенно когда пел знаменитый, ныне покойный, певец каввали Нусрат Фатех Али Хан

Во многих других языках дело обстоит иначе. Например, во вьетнамском. В главе 20 мы видели, что односложное слово может иметь шесть различных значений в зависимости от его тона. Это потому что вьетнамский — один из множества тоновых (или тональных) языков мира. Количество тонов в каждом языке свое. Вьетнамский набор из шести тонов представляется внушительным, но это далеко не мировой рекорд. У двух диалектов языка хмонг (на этом языке говорят в Китае, но он не родственен мандаринскому) по двенадцать тонов у каждого. Говорят, что есть языки с четырнадцатью или пятнадцатью тонами. У человека без музыкального слуха с языком хмонг будут проблемы.

Китайские и панджабские лошади

В рассказах о тоновых языках в этом месте обычно обращаются к слову ma. Это типичный пример тонов. Ma — мандаринское слово, точнее, группа слов с разными значениями, зависящими от тона. Обычно приводят следующие значения: ‘мать’, ‘конопля’, ‘лошадь’ и ‘бранить’; латиницей они записываются соответственно так: mā, má, mǎ и mà. (Разницу можно послушать по ссылке.) Причем в слове ma в этом смысле нет ничего исключительного. А ссылаются так часто именно на него при описании тоновых различий и мандаринского языка, вероятно, потому, что одно из его значений — ‘мать’ — легко запомнить. Хотя теперь по-мандарински чаще говорят māma.

Поскольку эта глава посвящена панджаби, оставляю в покое китайских матерей и лошадей. Панджаби, в отличие от языков Китая, не является образцово-показательным тоновым языком. Тоны появились в нем с исторической точки зрения недавно¹ и окружены противоречиями. Лингвисты спорят о том, сколько в панджаби тонов: два, три или четыре, а большинство носителей и не подозревают, что говорят на тоновом языке. И вместе с тем лингвистически подкованные панджабцы гордятся уникальностью своего языка, утверждая, что панджаби — единственный тоновый язык в индоевропейской семье.

Тоны панджаби — малоисследованная область, но в языке есть свое, так сказать, ma: kora. Если произносить это слово с нисходящей интонацией на первом слоге, что обычно обозначается как kòra, оно означает ‘лошадь’. Произнесенное с ровной интонацией (без акцента над буквой o) — ‘хлыст’. С повышением интонации, обозначаемом как kóra, — ‘прокаженный’. Услышать звучание этих слов можно с помощью аудиофайлов книги «Вавилон» на сайте languagewriter.com. Послушав эти файлы, вы, наверное, спросите: как можно сомневаться в том, что панджаби — тоновый язык? Разве это не очевидно? Скептики никогда не слышали, как говорят на панджаби? На самом деле скептиков можно понять.

Одно из возможных объяснений в том, что они — носители панджаби. Один панджабец как-то признался в онлайновой дискуссии: «Я тоже читал, что панджаби — тоновый язык, но, честно говоря, я бы хотел, чтобы кто-нибудь объяснил мне, в чем его отличие [от нетоновых]». И это нельзя назвать невежеством. У носителей всегда есть огромное преимущество: они автоматически делают все правильно, но сами не замечают, что делают. Это верно для любого языка, включая английский. Например, носитель английского автоматически произносит звук k в словах kin (‘родня’) и skin (‘кожа’) по-разному. Произнося kin, он добавляет к k выдох (обозначается надстрочным h: /k^hin/ — мы с этим уже сталкивались в главе про корейский); это можно почувствовать, поднеся ладонь ко рту. А произнося skin, он этого не делает, просто говорит /skin/. Носители английского следуют этому правилу, знают они его или нет; мало кто его знает, и в этом опять-таки нет никакого невежества. А вот я, не будучи носителем, был вынужден это правило выучить, но подозреваю, что все равно не всегда его соблюдаю.

Так что представьте себя на месте обычного панджабца. Всю свою жизнь вы говорите на родном языке — и вдруг оказывается, что в нем есть тоны и что это крайне необычно для южноазиатского языка. Как вы на это отреагируете? Панджаби, в отличие от хинди или урду, не престижный язык. Утверждение, будто в нем есть нечто необычное, вполне может оказаться скрытой насмешкой, и вашей реакцией на нее станет отрицание.

Забудем о письменности

Но есть и другие, более серьезные причины сомневаться в том, что панджаби — тоновый язык. Одна из них в том, что от тона зависит значение лишь очень немногих панджабских слов. В случае kora, kòra и kóra (лошадь, хлыст и прокаженный) изменение тона ведет к изменению значения слова; есть и другие примеры. Но типичное слово панджаби имеет единственное значение, независимо от тона; два значения слова, различающиеся по тону, встречаются редко, а три — чрезвычайно редко. Поэтому даже если вы не сможете правильно передать тон, вас все равно поймут. Просто подумают, что у вас необычный акцент. Даже если вы спутаете три варианта kora, маловероятно, что кто-то вас поймет неправильно, если, конечно, вы не говорите о прокаженных, которые хлещут своих лошадей. На самом деле некоторые версии панджаби обходятся без тона: тонов нет в некоторых диалектах и их часто нет в речи второго поколения мигрантов в панджабских диаспорах.

Панджабский алфавит гурмукхи (из уст гуру) создал второй сикхский гуру Ангад Дев (1563–1606), и алфавит назван в его честь. Гурмукхи для записи панджаби используют в основном сикхи

Однако эти факты не лишают панджаби звания тонового языка. Такая вариативность вообще характерна для языков. Шведское меньшинство в Финляндии не использует тонов, хотя шведский язык в целом по-прежнему считается тоновым. И в шведском и в панджаби тоны имеют значение для большинства носителей и различают значения некоторых слов. Этого достаточно, чтобы считать эти языки тоновыми.

А кстати, если шведский — тоновый язык, то в чем же уникальность панджаби среди индоевропейских языков? А он и не уникален, если не расширять значение слова «уникальный» до «весьма специфический». Панджаби может быть единственным тоновым языком среди азиатских индоевропейских языков, но он точно не единственный в этой семье в целом. В Европе тоновых языков несколько: шведский и норвежский, латышский и литовский, словенский и сербохорватский, а также целая группа региональных наречий (включая мой родной язык — лимбургский), на которых говорят в части Германии и прилегающих к ней регионах Бельгии и Нидерландов.

Возвращаясь к причинам, по которым панджаби может все-таки не быть тоновым языком, мы выясняем, что, по мнению некоторых лингвистов, его лучше называть языком с музыкальной интонацией. В каком-то смысле они правы, но только если мы согласимся делать такое различие. Некоторые специалисты его делают: они оставляют название «тоновый» за языками, которые очень сильно зависят от тонов, такими как мандаринский, вьетнамский и многие африканские языки. Но это различие больше сбивает с толку, чем помогает, учитывая, что тон и музыкальная интонация — почти одно и то же. В одном хорошем современном справочнике говорится, что «язык является тоновым, если музыкальная интонация слова может изменить его значение». Из этого определения следует, что панджаби — язык тоновый. Точка.

Есть еще одна причина, по которой некоторые ученые отказывают панджаби в праве считаться тоновым. Они признают, что в этом языке тоны слышны, но, поскольку они регулярно вызываются определенными буквами в определенных положениях, тоны являются побочным эффектом чего-то иного, а не самостоятельным явлением. Например, если слово начинается с буквы ਘ, которая произносится как /k/, то нисходящая интонация неизбежна. Это напоминает английскую привычку слегка выдыхать после каждой буквы k, стоящей в начале слова, если за ней идет гласный; это явление называется «придыхание». Придыхание — просто особенность английского произношения, оно не несет никакого смысла. Если я произнесу kin как /kin/ или skin как /sk^hin/, что я иногда и делаю, значения этих слов ни капельки не изменятся. Придыхание не имеет отношения к английской системе звуков. И некоторые утверждают, что аналогичным образом тон не имеет отношения к звуковой системе панджаби.

На пакистанской границе: приветствие для приехавших в Индию на хинди, английском и панджаби

Да только это не так, потому что тут есть одна тонкость, которая все меняет. Панджабские слова, начинающиеся со звука k, могут начинаться с одной из двух панджабских букв: ਘ или ਕ. Первая из них влечет понижение интонации на следующем за ней гласном, а последняя — нет: звучание остается ровным. Мы эти примеры уже видели: kòra начинается с одной панджабской буквы, обозначающей звук /k/, kora — с другой. И /k/ не единственный согласный звук, который вызывает подобные контрастные эффекты: /p/, /ch/ и два рода /t/² делают то же самое. Они тоже при одном написании приводят к понижению интонации, а при другом не приводят. (Если вам показалось, что в звуках /k/, /p/ и /t/ есть что-то общее, то вы правы: все они известны под названием «глухие взрывные». Глухие — потому что они не заставляют вибрировать связки, а взрывные — потому что перед их произнесением поток воздуха на короткое время прерывается. Согласный звук /ch/ начинается с глухого взрывного.)

Казалось бы, из всего этого как раз следует, что тоны непредсказуемы. Вовсе нет. Тоны в панджаби связаны с определенными буквами, с орфографией. Но та часть лингвистики, которую мы тут обсуждаем, фонология, касается только звуков. Написание вообще не учитывается. И это вполне естественно, ведь фонологию родного языка мы узнаем в раннем детстве, задолго до того, как научимся читать и писать (если вообще научимся). В исторической перспективе большинство людей, конечно, были неграмотными, и в Южной Азии грамотность нельзя считать само собой разумеющейся даже сегодня. Как мы только что убедились, в устном панджаби тон слова вовсе не является предсказуемым; предсказуемость возникает на письме. И тем не менее неграмотные прекрасно знают, какие тоны надо использовать, говоря kòra, если имеют в виду ‘лошадь’, и kora, если — ‘хлыст’. Для них тон имеет значение, поэтому его нельзя считать просто побочным эффектом. Именно неграмотные панджабцы доказывают лингвистам, что тоны в панджаби есть.

Обретая значение

Почему в панджаби есть тоны, если в хинди-урду, бенгали и других индоарийских языках их нет? Как возникли тоны — или более наукообразно: каков тоногенезис панджаби?

Прежде всего вспомним, что тоны — не уникальное явление. Хотя самая большая концентрация тоновых языков наблюдается в трех регионах: в Восточной и Юго-Восточной Азии, в Африке к югу от Сахары и в Мексике, в других местах они тоже встречаются. И хотя для некоторых семей, таких как сино-тибетская и нигеро-конголезская, тоны типичны, в других семьях тоже встречаются музыкально одаренные языки. Даже близкородственные языки часто различаются в этом отношении: в норвежском и шведском тоны есть, а в датском — нет; в большинстве языков банту есть тоны, а в суахили — нет; во вьетнамском есть, а у его брата кхмерского — нет. Поэтому в том, что панджаби — единственный индоарийский язык с тонами, нет ничего удивительного.

Так откуда же взялись тоны? Даже в языке, в котором тонов нет, таком как английский, некоторые согласные естественно — почти неизбежно — слегка повышают или понижают музыкальную интонацию окружающих гласных. Возникающие таким образом подъем или понижение очень слабы и не несут никакого смысла; ни говорящий, ни слушатель не обращают на них внимания. А теперь предположим, что по какой-то причине — а с языками такое происходит постоянно, по самому ничтожному поводу — некоторые согласные начинают меняться: например, звук th совпадает со звуком d (так в какой-то момент произошло в немецком) или /g/ в некоторых положениях становится немым (так случилось во многих английских словах). Тем не менее и после этого изменения ближайший гласный или гласные могут сохранять характерную музыкальную интонацию: чуть выше нормы или чуть ниже. Изменение может даже усилить эту тенденцию, заставив гласный со слегка повышенной интонацией подняться чуть выше или гласный со слегка пониженной интонацией опуститься чуть ниже. Это усиление тона компенсирует потерю информации, вызванную изменением согласного звука. И тогда в какой-то момент говорящие и слушатели начинают обращать больше внимания на эти различия в интонации — возможно, не осознанно, а чисто автоматически.

В большинстве случаев реконструировать этот процесс если и возможно, то лишь с помощью исторических источников. Вот тут панджаби действительно уникален. Тоны появились в нем настолько недавно, что их происхождение можно проследить по орфографии, которая была разработана только в XVI веке. Как мы видели выше, лишь пять букв, обозначающих согласные, вызывают изменение тона, а пять других — нет, хотя в наше время они произносятся точно так же, как и их тонопорождающие собратья.

В этом-то все и дело: простое сравнение с родственными алфавитами показывает, что согласные, вызывающие изменение тона, раньше произносились не так, как теперь. В XVI веке буква ਘ, разновидность k, вызывающая изменение тона, которую мы уже видели выше, представляла звук /g^h/, то есть звук /g/ с придыханием. Очевидно, этот звук /g^h/ приводил к понижению интонации в следующем за ним гласном звуке. Когда в какой-то момент звук /g^h/ выродился в /k/, эта пониженная интонация никуда не делась (хотя и могла бы — эти процессы непредсказуемы). А наоборот — стала более выраженной, буквально и фигурально. Изменение произношения некоторых согласных добавило музыкальности гласным панджаби.

Пение, шепот и восхищение

Тоны — удивительное свойство некоторых языков, но с ними связан непростой вопрос: как эти языки справляются с ситуациями, когда нужную музыкальную интонацию сложно воспроизвести?

Одна из таких ситуаций — шепот. Когда шепчешь, менять музыкальную интонацию невозможно — если сомневаетесь, попробуйте петь шепотом. В случае с панджаби тут нет особых проблем: ведь он понятен, даже если все произносить «ровно» (это следует из наличия бестоновых диалектов и из того, что носители-эмигранты часто обходятся без тонов). Но как быть с китайским, вьетнамским и другими языками, где тоны используются интенсивно? Исследования показывают, что в разных языках проблема решается по-разному. На некоторых языках шептать действительно невозможно, и люди просто этого не делают — или делают, но у них плохо получается. Но вот китайцы шептать могут. Вопрос — как они это делают? Оказывается, в мандаринском каждый тон, помимо музыкальной интонации, имеет и другое небольшое отличие, например в продолжительности или громкости. Допустим, понижающий тон заметно короче, чем три других. Если шепчущий слегка преувеличит эти второстепенные характеристики, компетентный слушатель сможет интерпретировать слова, лишенные тонов, хотя и чуть менее точно, чем при обычных обстоятельствах³.

На самом деле в английском происходят похожие процессы. Когда мы шепчем, нам трудно не смазывать контраст между звонкими и глухими согласными: /z/ прозвучит как /s/, /b/ как /p/ и так далее. Но хотя основные различия в этих парах связаны с тем, что в одном случае связки вибрируют, а в другом — нет, есть и менее заметные вторичные отличия. Они сохраняют достаточный уровень контрастности, чтобы шепот по-английски оставался понятным — хотя, как и в случае с китайским шепотом, вероятность ошибки в понимании повышается.

Панджабский квартал в Лондоне — хорошее место для изучения тонов

Второй интересный вопрос: как люди поют на сильно тоновых языках? Если интонация есть в самом языке и в мелодии, то как певцы справляются с противоречивыми требованиями? Наверное, если петь правильные ноты, то слова становятся неразборчивыми, а если правильно выговаривать слова, то пропадает мелодия? И снова часть решения сводится к сохранению и акцентированию тех вторичных характеристик — продолжительности, громкости и тому подобного, — которые сопровождают тоны. Но важнее то, что певцам помогают песенники. Во вьетнамском и кантонском (и, вероятно, в других тоновых языках, включая панджаби, но исследования имеются только по этим двум языкам) слова выбираются таким образом, чтобы они не слишком противоречили мелодии. Так что, если мелодия идет вверх, слова подбираются таким образом, чтобы их последовательные тоны тоже шли вверх или ровно; слова с понижающимися тонами тут бы плохо подошли. И наоборот, когда мелодия идет вниз, в словах тоже нужны понижающиеся тоны. Проще говоря, музыка и слова должны повышаться и понижаться одновременно. Может показаться, что этого трудно достичь, но посмотрите на это так: в английском в песне должно быть четкое соответствие между музыкальными и словесными ударениями, чтобы ударные слоги попадали на сильные такты, а безударные — на слабые или между ними. У нас это получается автоматически; песенники, которые пишут стихи на тоновых языках, могут так же легко справляться со своими задачами.

И наконец, давайте вернемся к вопросу, с которого я начал эту главу, — об интонации как введении к понятию тонов. Я упомянул, что это явление общее для всех языков. Отсюда вопрос: как тоновые языки умудряются справляться и с интонацией тоже? Ответ: они передают то и другое одновременно. На обязательные тоны каждого слова в предложении накладывается экспрессивная ситуативная интонация, объединяющая все предложение. Так что, если у слова понижающий тон, а в предложении нужен повышающий, результат окажется где-то посередине; если интонация тоже понижающая, то слово понизится еще больше. Только слушатель, по-настоящему хорошо знающий язык, сможет разделить эти два уровня.

Выявление интонации в тоновом языке — это акустический аналог определения глубины снежного покрова в холмистой местности: чтобы понять, где снег лежит толстым слоем, а где тонким, нужно помнить, как выглядит рельеф летом.

¹ Считается, что древний предок панджаби и других языков Северной Индии тоже был тоновым. Это ведийский санскрит, санскрит индуистских Вед, предшественник классического санскрита. На нем говорили три тысячи лет назад.

² Один звук /t/ называется ретрофлексным, другой — зубным; разница вызвана положением кончика языка. Эти звуки можно послушать тут: [1], [2].

³ Английское название игры «испорченный телефон» — Chinese whispers (‘китайский шепот’) объясняется не предположительной невозможностью шептать по-китайски, а представлением о непонятности этого языка в целом. По той же причине на французском игра называется «арабский телефон».

Написать комментарий