«Изобретатель парейазавров». Главы из книги

Межконтинентальные моллюски

Среди животных пермского периода особое место занимали двустворчатые моллюски, которых во времена Амалицкого объединяли в огромную вымершую группу антракозий (Anthracosia). Их представители во множестве населяли древние водоёмы. Они были небольшими, обычно с грецкий орех, хотя некоторые вырастали до размеров ладони.

На первый взгляд все антракозии одинаковые, даже геологи называли их невзрачной и однообразной группой¹. Только специалист мог разглядеть отличия: у одних раковин зубчик на замке гладкий, у других — зазубренный, у одних бороздки чуть тоньше, у других чуть толще.

Остатки антракозий находили по всей планете в слоях девонского, каменноугольного и пермского периодов: в Северной Америке, Африке, Западной Европе, России. Единого мнения об их образе жизни не было. Кто-то полагал, что антракозии обитали в морях, другие считали их пресноводными; один палеонтолог не исключал, что антракозии вовсе были наземными².

Амалицкий кропотливо доказывал, что антракозии жили в пресных водоёмах. С годами он стал главным, а по сути, единственным в мире специалистом по этой группе. Он изучал их без спешки, ездил в Европу, сравнивал найденные в России раковины с образцами из других стран.

В каждой поездке его сопровождала супруга. Она рисовала раковины антракозий, отмечая мельчайшие детали их строения.

Амалицкие совершили несколько зарубежных вояжей, знакомясь с палеонтологическими собраниями «в музеях и учебных кабинетах» и с интересными геологическими достопримечательностями. Они осмотрели ископаемые остатки в Берлине, Лейпциге и Штутгардте. В Баварии совершили экскурсию на триасовые и юрские отложения. Побывали в Брюсселе и Париже, поднимались на склоны Тирольских и Швейцарских Альп. В Италии осмотрели вулканические области Рима и Неаполя³.

Из путешествия Амалицкий писал: «Моя жена сопровождает меня всюду, и я удивляюсь её выносливости и умению ходить по горам»⁴.

Через руки Амалицкого прошли сотни раковин антракозий, собранных в России и Европе. Он замерял их замочные аппараты, считал на раковинах число бороздок и валиков. Раз в год выпускал небольшую статью про антракозий, где прослеживал их генетические ряды, реконструировал родственные отношения и разные примечательные особенности. К примеру, предположил, что современных унионид (Unionidae), к которым относятся наши отечественные перловицы, можно считать потомками древних антракозий⁵.

В 1892 году типография Варшавского университета выпустила третью и последнюю монографию Амалицкого: «Материалы к познанию фауны пермской системы России. Мергелистопесчаные породы Окско-Волжского бассейна. Anthracosidae».

На обложке указано, что это первый том. Он остался единственным, других не вышло. Амалицкому вообще не везло с планами по публикациям.

Монография небольшая и почти целиком состоит из сухих описаний. Её страницы заполнены дотошными характеристиками раковин, указано, где на них проходят кантики и штрихи, где располагаются ямки, впадины и «поперечные анастомозирующие веточки».

Только горячо любящий моллюсков человек мог написать целую книгу с таким содержанием: «Раковина овальная; вершинка, расположенная в передней четверти раковины, довольно резко выдаётся над замочным краем и загнута вперёд; от неё идёт киль, сначала довольно заметный, затем сливающийся с общею выпуклостью раковины, которая с боков умеренно и плавно выпуклая. Замочный и нижний края согнуты, передний и задний закруглены; все края, сливаясь друг с другом, в общем образуют овал»⁶.

И так на сто страниц.

Амалицкий описал десятки новых видов антракозий, назвав их в честь коллег и предшественников: Мурчисона, Циттеля, Фишера, Венюкова, Сибирцева, Левинсон-Лессинга (с редким написанием через верхние точки: Anthracosia löwensoni). Фамилий коллег не хватило, многим раковинам Амалицкий дал имена по внешним признакам:

Палеомутела трапецевидная (Palaeomutela trapezoidalis),

Палеомутела овальная (Palaeomutela ovalis),

Палеомутела полуовальная (Palaeomutela subovalis),

Наядитес сомнительный (Najadites dubia),

Наядитес уродливый (Najadites monstrum).

Всего по материалам из рухляков он определил и описал полсотни видов двустворок. Как ни странно, почти все они остались валидными и до сих пор признаются специалистами⁷.

Амалицкий сам удивлялся изобилию видов антракозий и объяснял его большой изменчивостью пресноводных моллюсков. Он указывал, что современные двустворчатые отличаются поразительным разнообразием: в соседних озёрах Африки, Китая или Америки зачастую живут совершенно разные виды. Уже в 1870 году было описано более тысячи разновидностей ныне живущих унионид, и «пред этими цифрами, конечно, бледнеет число видов Anthracosid, не превышающее и двухсот, из девонской, каменноугольной и пермской системы, хотя и это количество удивляет некоторых палеонтологов, мало знакомых с литературою Unionid»⁸.

В монографии Амалицкий вновь, уже в третий раз, рассмотрел историю пермского моря, которое оставило в Центральной России обширные следы. В целом представления остались прежними. Добавились детали и стали увереннее суждения.

По Амалицкому, в начале пермского периода Центральную Россию покрывали глубокие морские воды, на дне накапливались толщи белого известняка. Постепенно море мелело, как нынешнее Аральское (это — сравнение Амалицкого⁹), в нём появились опреснённые лиманы и лагуны, в солёные воды врезались дельты. Наконец море распалось на отдельные участки, морской известняк сменился пресноводными рухляками. Вместе с рухляками появились многочисленные антракозии.

В конце концов остатки моря превратились в крупные озёра. Их главными и почти единственными обитателями оставались антракозии, которые жили «целыми обществами, вероятно зарываясь в ил»¹⁰. Сохранились миллионы их раковин. Некоторые слои рухляков сплошь составлены из слепков антракозий, лишь слегка сцементированных песком.

Особое внимание Амалицкий уделил родственным связям моллюсков. Он посчитал, что некоторые русские роды близки к североамериканским, другие — к западноевропейским, третьи встречались только в Европейской России, да и то редко. Наконец, четвёртые, самые распространённые в рухляках палеомутелы (Palaeomutela), были похожи на пермских моллюсков из Южной и Центральной Африки. Это обстоятельство показалось Амалицкому любопытным, учитывая, что некоторые палеонтологи уже отмечали сходство русских и африканских ископаемых пермского возраста. Британский палеонтолог Ричард Оуэн писал про сходство пермских ящеров Африки и России. Немецкий профессор Мельхиор Неймайр говорил о сходстве пермских растений Африки, Индии и России¹¹.

Казалось, тоненькие ниточки связывают пермские отложения из разных концов света в одно большое целое. Амалицкий отметил в конце монографии, что это «очень важное обстоятельство»¹², но воздержался от дальнейших суждений, пояснив, что «более или менее надёжную основу для параллелизации пермских пресноводных образований России и Африки» может дать только детальная обработка палеонтологических коллекций.

В первую очередь он хотел лично осмотреть добытые в Африке раковины антракозий. Пока же они были известны ему лишь по иллюстрациям в чужих статьях, а по картинкам трудно судить, насколько сильно африканские моллюски похожи на русских.

Весной 1892 года Амалицкий представил монографию об антракозиях на соискание учёной степени доктора минералогии и геогнозии. Защиту назначили на 10 мая всё в той же одиннадцатой аудитории Петербургского университета, где пятью годами раньше слушали магистерскую речь Амалицкого.

Официальными оппонентами выступили Иностранцев и зоолог Владимир Михайлович Шимкевич. Они «дали о диссертации весьма лестные отзывы», сделав лишь некоторые «замечания, как по существу вопроса, так и в педагогическом отношении»¹³.

Иностранцев отметил, что Амалицкий сделал ценный вклад в геологическую литературу, не только русскую, но и иностранную, так как открыл много новых представителей ископаемой фауны и свёл их в систему, что дало возможность решить некоторые спорные вопросы русской геологии.

Пришедшие на защиту репортёры слушали диспут невнимательно. Один написал, что Амалицкий защищал работу «Материалы к познанию фауны Пермской губернии»¹⁴. По словам журналистов, диспут вышел скучным и «привлёк мало публики, может быть, благодаря сухости самого предмета диспута, и в виду того, что теперь в университете идут экзамены, и студенты сильно заняты»¹⁵. После недолгих прений Амалицкого удостоили новой степени. Публика приветствовала решение рукоплесканиями.

12 мая Амалицкий уплатил двенадцать рублей за изготовление диплома доктора минералогии и геогнозии¹⁶. Новый статус позволил ему перейти в разряд ординарных профессоров Варшавского университета, что сразу поправило семейный бюджет Амалицких.

Затем потянулись обычные будни обычного профессора. Почти всё время уходило на подготовку и чтение лекций, проведение практических занятий, которым в Варшаве уделяли особое внимание.

1 января 1893 года «за отлично усердную службу и особые труды» Амалицкого наградили первым орденом — Святого Станислава третьей степени¹⁷. Это была самая скромная государственная награда. Её массово раздавали всем государственным служащим, начиная от начальников телеграфных станций и заканчивая губернскими секретарями. По одному только Министерству народного просвещения вместе с Амалицким её получили 350 человек, в том числе помощник библиотекаря Московского университета и заведующий перепиской Варшавского рисовального класса¹⁸.

Орден Святого Станислава был учреждён ещё польским королём Станиславом Августом. На нём ярко выделялись две буквы SS. В газетах печатали воззвания, что орден следует заменить на что-нибудь более патриотичное, например на орден святого Николая Чудотворца, и вместо вензеля SS разместить поясное изображение святого¹⁹. В 1896 году ходили слухи, что орден в самом деле заменят²⁰, но этого не случилось.

На науку, как и раньше, времени у Амалицкого почти не оставалось. Однако он сумел предпринять небольшую поездку в Лондон и изучил богатые коллекции Британского музея и Лондонского геологического общества, где хранились находки из пермских отложений Южной Африки.

Амалицкий посмотрел раковины, прежде знакомые ему по картинкам, и убедился, что африканские формы удивительно похожи на российские. Некоторые оказались тождественными, и даже песчаник, в котором они сохранились, не отличался от нижегородских рухляков²¹. Небольшое частное наблюдение за вымершими моллюсками повлекло за собой глобальный вывод. Пресноводные животные не могут пересекать моря. Раз моллюски были одинаковыми, значит, Россия и Африка (а также связанная с ней Индия) составляли единый непрерывный Русско-Индо-Африканский материк²², который отделялся морями от других территорий, в том числе от будущей Европы.

Это шло вразрез с общепринятым мнением, по которому в пермском периоде было два обособленных материка — южный и северный, резко отличавшиеся флорой и фауной. В случае правоты Амалицкого следовало пересматривать всю географию пермского периода.

Поворотным событием в судьбе Амалицкого стало выступление в Лондонском геологическом обществе весной 1895 года. Его речь о тождестве русских и африканских моллюсков вызвала большие дебаты.

После доклада Амалицкого геолог Уильям Томас Бланфорд указал, что южноафриканские моллюски могли быть морскими и в таком случае с лёгкостью переселялись от берегов пермской России к берегам пермской Африки.

По словам Бланфорда, остальные палеонтологические данные указывают на полную изоляцию северного и южного континентов. Он также упомянул, что в Индии, которая, по предположению Амалицкого, связывала Россию и Африку, нет «никаких следов подобных двустворчатых моллюсков, хотя эти отложения, в силу их экономического значения, очень тщательно изучены на предмет ископаемых»²³.

Были и другие возражения, тоже весьма обстоятельные.

«Я тогда был настолько заинтересован и даже возбуждён таким скептицизмом, что нарочно просил напечатать эти дебаты не только в протоколах общества, но и в приложении к отдельным оттискам моей статьи», — вспоминал Амалицкий²⁴.

Со стороны отечественных учёных в адрес Амалицкого тоже нередко звучала критика.

Видный геолог Феодосий Николаевич Чернышёв давно говорил, что исследования Амалицкого подрывают «к себе в значительной степени доверие» недостаточно точными определениями раковин, которые могут относиться не к пермскому, а к триасовому периоду²⁵.

Сильнее всего Амалицкого критиковал геолог Сергей Николаевич Никитин. Он пенял Амалицкому, что тот не сравнивал найденные раковины с триасовыми, и писал, что это лишает сочинения Амалицкого «научного значения и интереса»²⁶. Заодно называл его выводы совершенно неверными²⁷, а систематику моллюсков «вполне неудачной»²⁸.

Здесь сказались не столько научные разногласия, сколько вражда Никитина с Иностранцевым и его учениками. Она началась ещё в 1877 году, когда молодой и неопытный геолог Никитин опубликовал свою первую работу, посвящённую отложениям юрского периода Москвы. Он воспользовался идеей Иностранцева, полагавшего, что разные породы, признаваемые за разновозрастные, на самом деле могли откладываться одновременно, но на разных глубинах и указывать на отличия не возраста, а морских ландшафтов. Иностранцев иллюстрировал идею с помощью подмосковных известняков каменноугольного периода.

Никитину идея понравилась — вслед за Иностранцевым он смешал воедино три крупных яруса юрского периода²⁹. Это была серьёзная ошибка. Когда Никитин её осознал, то вину возложил на Иностранцева. Обладая бойким и едким пером, он принялся критиковать любые работы оппонента.

Доходило до курьёзов. Когда вышел неплохой учебник Иностранцева по геологии, в газетах появилось несколько лестных рецензий и один злой анонимный отзыв. Иностранцев заподозрил, что отзыв принадлежит Никитину, и, кажется, был прав³⁰.

Отношения двух геологов со временем стали «активно неприязненными»³¹. Иностранцев вспоминал, что Никитина раздражал даже просто звук его фамилии. «Не довольствуясь нападками на меня, он перенёс ненависть и на моих учеников, в частности на В. В. Докучаева, Ф. Ю. Левинсон-Лессинга, В. П. Амалицкого», — писал Иностранцев³².

Накал страстей дошёл до того, что Иностранцев выпустил брошюру с названием «Открытое письмо Геологическому комитету»³³. Его возмутила критика, с которой сотрудник Геологического комитета Никитин обрушился на его работы. Иностранцев сравнил эту критику с газетными фельетонами и напомнил, что Никитина давно отличает «феноменальное незнание литературы», передёргивание фактов и «намеренное искажение» критикуемых работ. Теперь же, по словам Иностранцева, Никитин вышел «из всяких пределов не только научной, но даже и общежитейской порядочности». Попутно он обвинил Никитина в ярусомании, назвал модником и указал на плохую память, которая не позволяет Никитину к странице 95 вспоминать, что он писал на странице 82.

Геологический комитет ответил брошюрой «Открытое письмо Профессору А. А. Иностранцеву»³⁴. Её автор не указан, но с большой долей вероятности им был сам Никитин. Для начала автор прошёлся по стилю Иностранцева, который якобы изложил недовольство в «развязной и комично строгой форме». Опусы Иностранцева здесь названы «сплошным недоразумением», а его таланты и знания — ограниченными «до невозможности»...

Возникла даже вражда между двумя обществами — Обществом естествоиспытателей, где главную роль играл Иностранцев, и Минералогическим обществом, где трудился Никитин. Иностранцев и Никитин подговаривали коллег не ходить на заседания к неприятелям.

Ситуация усугублялась тем, что Никитин реферировал геологические труды для многих учреждений и настойчиво выискивал слабые места в работах Иностранцева и его учеников. Амалицкий не стал исключением.

Вторая сторона конфликта не оставалась в долгу. Иностранцев советовал ученикам писать критические отзывы на труды Никитина. В той же монографии Амалицкого об антракозиях хватает не вполне адекватных оценок Никитина.

Скептицизм коллег подтолкнул Амалицкого к идее отыскать дополнительные доказательства для гипотезы о «непрерывном континенте». Он предположил, что в русских рухляках найдутся достоверные остатки растений и ящеров, которые будут не просто похожими, но аналогичными тем, что известны из Индии и Африки.

В пермских слоях Индии в изобилии встречались отпечатки листьев древовидных папоротников глоссоптерисов. Их было так много, что некоторые слои представляли собой своеобразные «листовые кровли»³⁵. Африка славилась костями пермских ящеров дицинодонтов и парейазавров, которых находили вместе с антракозиями.

Следовало найти в рухляках глоссоптерисы и ящеров. «Сходство не может ограничиться одними пресноводными моллюсками и должно распространиться и на остальной органический мир, т. е. на растения и животных», — считал Амалицкий³⁶.

Тысяча вёрст палеозоя

30 августа 1896 года Амалицкий выступил с большой речью на торжественном акте Варшавского университета. Вскоре её напечатали отдельной брошюрой под названием «О геологическом развитии организмов и земного рельефа». Она небольшая, всего на 31 страницу, но очень важная. В ней Амалицкий вкратце изложил свои представления об истории планеты.

По его словам, в самые древние времена Землю покрывал неглубокий «первичный универсальный океан». Его дно было ровным, без впадин и поднятий. Материков не существовало. От этого периода остались громадные толщи кристаллических пород, в которых нельзя заметить никаких признаков жизни. Амалицкий называл эти породы «совершенно безмолвными памятниками» истории планеты и сравнивал с иероглифами, которые только предстоит разгадать³⁷.

Постепенно рельеф Земли усложнялся. В кембрийском периоде, во времена «едва ли понятные человеческому уму», на северном полюсе из океана поднялся огромный континент, который протянулся в широтном направлении от нынешней Канады через Скандинавию, Шотландию, Финляндию и Карелию до северных окраин Азии.

На южном полюсе, видимо, в те же времена поднялся второй крупный материк.

Их просторы оставались пустыми, всё «живое население» планеты сосредоточилось в океане, причём живые существа отличались «замечательным однообразием».

Медленно нарастали перемены. Континенты увеличивались в размерах и поднимались всё выше, а в океане появились глубокие впадины. Это ускоряло эволюцию животных и растений.

Амалицкий полагал, что живая и неживая природа развиваются параллельно и между ними имеется взаимная причинная связь³⁸. Долгие этапы неторопливого развития сменялись короткими промежутками резких изменений, когда усложнялся рельеф, а живым существам приходилось быстро к этому приспосабливаться.

К пермскому периоду северный материк достиг гигантских размеров, вся Европейская Россия была его частью. На экваторе простирался такой же огромный южный материк, идущий «из Бразилии чрез Атлантический океан в центральную и южную Африку, Мадагаскар, Индийский океан, Индию и Австралию».

О точном «очертании, соединении, разъединении и расчленении» этих континентов можно судить по ископаемым остаткам наземных животных и растений. Одинаковая флора и фауна указывали на связь различных участков Земли.

В пермском периоде оба материка разделялись «громадным океаном», но в одном месте — от Урала к Индии — между ними протянулась цепочка островов или даже перешеек, по которому происходил обмен растениями и животными.

В мезозойскую эру очертания обоих материков сильно изменились. Некоторые участки затопило водой, другие, наоборот поднялись выше. Возникли климатические зоны, появились новые географические условия, и вновь ускорилась эволюция.

В кайнозойскую эру скорость изменений «лика земли» и эволюции вновь увеличились. «Никогда ещё земная кора не испытывала столь грандиозных колебаний», как в это время. Выросли горные цепи Карпат, Гималаев, Апеннин и Кавказа. Беспрестанно пульсировал океан, то затапливая окраины материков, то отступая.

Два изначальных материка оказались разделены на части; некоторые из них соединились: Африка с Евразией, Северная Америка с Южной. Началось массовое смешение северной и южной флоры и фауны, которое привело к их современному облику.

В брошюре отчётливо проявился интерес Амалицкого к палеогеографии — реставрации условий жизни прошлых эпох.

Главной загадкой, которая его занимала, оставалась связь южного и северного материков. Отгадку он надеялся найти на севере России, где вскрывались отложения трёх периодов: девонского, каменноугольного и пермского. Большие обнажения горных пород позволяли проследить изменения древних морей, чьё осушение дало возможность смешаться фауне и флоре двух материков.

Амалицкий составил программу исследований и запросил средства в Петербургском обществе естествоиспытателей. Оно, как обычно, пошло навстречу.

Территорию для изучения Амалицкий наметил огромную: от побережья Онежского озера до Архангельска. Маршрут занимал тысячу вёрст, на протяжении которых вскрывались пестроцветные отложения рек и озёр, гипсы и известняки морей.

Летом 1895 года Амалицкий с супругой отправился в путь. Дорога шла от древних пород к более молодым.

Вначале Амалицкий исследовал отложения девонского периода — красные пески на обрывах Онежского озера. Он собрал куски панцирей древних рыб, обломки стволов и своих любимых антракозий.

Его бывший коллега по геологическому кабинету Венюков считал эти отложения прибрежной зоной девонского моря. Амалицкий пришёл к другому выводу: красные пески отложились в серии «озёрных образований, окаймлявших северные материковые пространства». Эти образования напоминали россыпи современных озёр Карелии³⁹.

Девонские антракозии России оказались похожи на своих родственников из Ирландии и США, то есть представляли собой северный тип.

Затем чета Амалицких по реке Вытерге и системе каналов направилась к Вологде. По пути они осмотрели выходы известняков возле шлюзов Святого Владимира, Святого Михаила, Святого Петра, Святого Александра и Святого Сампсония. Особенно интересной оказалась выемка под новую ветку канала, глубиной 25 метров. На протяжении километра в ней были доступны для обозрения мощные слои каменноугольных пород. «Этот разрез, конечно, следует считать одним из самых поучительных на севере России», — писал Амалицкий⁴⁰. Пресноводных осадков здесь не оказалось: только мощные толщи белых известняков, в которых попадались кораллы и раковины крупных брахиопод.

Инженеры подарили Амалицкому два прекрасно составленных геологических профиля. На них были в красках отрисованы все пятьдесят вскрытых слоёв. Причём для каждого подобрали краску, похожую на подлинный цвет породы. Один профиль Амалицкий подарил Иностранцеву, второй привёз в свой кабинет в Варшаву.

В середине лета Амалицкие добрались до Вологды. Её называли Берёзовым городом. Все улицы, скверы, дворы и площади были засажены берёзами. «Нигде по улицам городов нет такого нескончаемого царства берёзы, как в Вологде», — писал путешественник К. К. Случевский⁴¹. Лишь изредка среди берёз показывался тополь или рябина. «Здесь не вымерзают, как я узнал, и другие породы деревьев, но у вологжан уж такая страсть к берёзам. Повсюду виднеются белые стволы», — писал другой путешественник, Н. А. Лейкин⁴².

Многие берёзы имели непривычную густую крону. Саженцы для этого особым образом подрезали, и берёза давала не один, а несколько стволов, становилась раскидистой, словно дуб. Такие берёзы давали большую тень и выглядели экзотично.

Город был тихим и патриархально-сонным. В сквере у главной площади под берёзами лежали коровы. Вечерами они мычали, шагая по улицам. «Дорогой совет: бойтесь пить воду в Вологде и не засиживайтесь в этом нездоровом городе без особенной в этом надобности», — советовали путеводители⁴³.

От Вологды на север лежало огромное поле пермских отложений: вначале пресноводные рухляки, а ближе к Архангельску морские известняки и гипсы.

Район был изучен плохо. Несколько геологов проезжали в этих местах и пришли к выводу, что рухляки здесь такие же немые, как и везде.

Было лишь несколько находок.

Граф Кейзерлинг обнаружил в рухляках у деревни Монастыриха на Сухоне небольшую раковину двустворчатого моллюска.

Полковник Николай Павлович Барбот-де-Марни подобрал на реке Вычегде у деревни Айкиной небольшую, с ладонь, плитку песчаника с окаменелым фрагментом хвоща каламита⁴⁴.

Ученик Иностранцева Поленов во время экскурсии на реку Юг тщательно осмотрел многочисленные конкреции в рухляках. Конкреции появлялись в осадках, нарастая вокруг какого-то ядра, нередко вокруг раковины или кости. В них можно было ожидать ископаемые остатки. Но все конкреции оказались пустыми, хотя иногда достигали громадной величины, а некоторые привлекали внимание «оригинальным рисунком на поверхности, напоминающим ближе всего выделанную кожу крокодила»⁴⁵.

Барбот-де-Марни полагал, что в пёстрых рухляках севера нет никаких окаменелостей. «Их не найдут и геогносты, которые после нас посетят эту местность. Здешние образования суть в полном смысле terrains muets, по меткому выражению барона Мейендорфа», — писал он⁴⁶.

Поленов оказался настроен более оптимистично и ссылался на своё «сравнительно быстрое путешествие», которое не позволило развернуть тщательные поиски: «Можно надеяться, что со временем, при более детальных исследованиях и здесь, как в других местах, пёстрые породы, вначале безмолвные, дадут достаточный запас органических остатков»⁴⁷.

Амалицкий собрался плыть от Вологды вниз, пока не кончатся летние каникулы. Пароход проплывал расстояние от Вологды до Архангельска за две недели, но не подходил для геологических задач. Амалицкому надо было часто останавливаться, осматривать обрывы, записывать порядок залегания слоёв, искать окаменелости.

«Пришлось купить небольшую лодку, — вспоминал он, — нанять двух гребцов и таким образом путешествовать по Сухоне и Двине, всё время под открытым небом, укрываясь под навесом лодки ночью и в дождливую погоду»⁴⁸.

Слова про небольшую лодку потом цитировали во многих заметках, и никто не догадался, что это шутка. Лодка была огромная, иначе бы в неё не поместились Амалицкий с женой, поклажа и ещё двое мужиков на вёслах.

Скорее всего, Амалицкий купил длинный широкобокий карбас. Стоили такие рублей пятнадцать, в основном были ветхими и сколоченными наскоро⁴⁹.

С лодки было хорошо видно, какие берега покрыты растительностью, какие — нет, где обрывы закрыты оползнями, а где обнажаются коренные породы. На телегах и пешком Амалицкие не смогли бы осмотреть и десятой части обнажений.

От Вологды река сначала шла мелкая, неширокая и тоже называлась Вологдой. Её низкие берега (здесь их называли сторонами) были покрыты травой и лесом. Но вскоре река влилась в Сухону и раздалась вширь. После маленького города Тотьма Сухона стала извилистой, постоянно закладывала крутые виражи.

На берегах появились многочисленные села, починки, общества и деревушки. Многие носили забавные имена: Потеряха, Крысиха, Песчаница, другие сохранили старинные названия Ентала или Кузьюг. Сёла были с большими трёхэтажными домами, красивыми церквами. Избы утопали в зарослях изумрудного хмеля, из которого крестьяне в огромных количествах варили крепкое дурное пиво⁵⁰.

Возле воды сушились рыбачьи сети, лежали поленницы дров для пароходов, стояли торговые шалаши крестьян, где продавалось всё подряд: баранки, мыло, чулки, чернослив, верёвки, даже книги.

«Это были сонники, оракулы, изданные на толстой бумаге, гадательные книжки, песенники, „Сказание о том, как солдат спас Петра Великого“. Между этими книгами я заметил роман „Тайны Мадридского Двора“ и книжки стихотворений неизвестных мне авторов, очевидно проданные на пуды», — писал путешественник, плывший по Сухоне в те же годы, что и Амалицкий⁵¹.

Наконец показался гигантский обрыв Опоки. Его высота достигала шестидесяти метров, как у двадцатиэтажного дома. Лодки и пароходы рядом с ним казались игрушечными.

Обрыв был почти отвесным и ровным, как стена. В одном месте его пересекал глубокий, заросший лесом овраг.

Река здесь закладывала изгиб в виде буквы «омега» (Ω). Вода бурлила, как в котле, всё русло было завалено валунами. Пароходы нередко останавливались перед Опоками, заглушали двигатели, и матросы звали местных мужиков, чтобы волоком протащили судно через мели и пороги.

Сухону здесь звали Чёртовой рекой. Говорили, будто нёс чёрт в решете орехи и просыпал. Они упали в Сухону, превратились в камни⁵².

В обрыве Опоки геолог мог различить сотни разных слоёв песчаников, глин и мергелей, которые вместе составляли пёструю толщу рухляков.

Амалицкий собрал здесь множество антракозий и отпечатков хвощей, а также записал наблюдение, что «битюминозные вонючие мергели» «указывают на богатство органической жизни во время их отложения»⁵³.

Полевой дневник быстро заполнялся записями. Дневники у Амалицкого были чёрного цвета, размером чуть больше ладони. Записи по всем правилам делались не чернилами, а карандашом, чтобы не испортились от влаги. На первой странице было написано: «Владимир Прохорович Амалицкий. Профессор Варшавского университета. В случае потери этой книжки прошу нашедшего доставить её по адресу: Варшава. Университет. Профессору Амалицкому. По желанию нашедшего ему будет выдано вознаграждение в размере 10 рублей»⁵⁴.

Дальше шли записи: малопонятный быстрый почерк, зарисовки речных обнажений. Иногда в дневники попадали неожиданные записи. К примеру, о надзоре за студентами: «Это самый больной вопрос университетской жизни, лучше сказать, больной её нерв...»⁵⁵. Или колядная песнь крестьян:

Дальше по течению стоял город церквей Великий Устюг. Когда к нему подплывали, то над холмами одна за другой показывались маковки церквей, словно выходящие навстречу путешественнику. Здесь Сухона принимала в себя реку Юг и опять меняла название, становилась Малой Северной Двиной.

У Великого Устюга река была оживлённой, словно Невский проспект. Качались на волнах толстые паузки, каюки, крытые лодки и ладьи под парусами. Словно клопы-водомерки, сновали долблёные челноки, похожие на полинезийские пироги (их называли «стружками»). Тянулись нескончаемые караваны барок, гружённых волжским и вятским хлебом, овсом и лыком. Покачивались плоты, заставленные бочками со смолой и ящиками с огурцами, которые в Архангельске почитались за экзотический южный фрукт.

Громко свистели и шлёпали по воде колёсами пароходы, оставляя толстый пенистый след. Из пароходных труб поднимались клубы чёрного дыма и искры. Говорили, искры долетают до деревень, поджигают избы и будто бы даже в Устюге сожгли несколько домов. Амалицкие плыли дальше.

Сразу от Великого Устюга по правому берегу реки потянулись бесконечные крутые обрывы с рухляками. В некоторых местах на них проступали необычные структуры — огромные треугольники тёмного цвета по сотне метров в длину. Все они располагались вершинами вниз. За необычную форму Амалицкий назвал их линзами, или чечевицами. Они пропали после села Котлас, где река снова поменяла имя и стала Большой Северной Двиной. Как пошутил путешественник, название получилось меткое: река после Котласа принималась шалить больше и хитрее⁵⁷.

Рухляки по берегам исчезли, на обрывах забелели известняки пермского моря. Амалицкий скрупулёзно записывал порядок их напластования, осматривал разрезы, раскалывал плиты. Иногда его выручали местные жители, которые подсказывали, где лучше посмотреть на пески или глины. Говорят, в полевом дневнике Амалицкого была замечательная фраза: «Бабе за показ обнажения — 30 копеек».

Вообще Амалицкий отмечал очень доброе отношение к своим работам. По его словам, простые жители севера знают, что такое профессор, и относятся к этому званию с большим уважением⁵⁸.

Экскурсия на север оказалась непростой. Приходилось терпеть много неудобств — дожди, заморозки, гнус и слепней, которых здесь называли паутами, они были в полпальца величиной и легко прокусывали коровью шкуру. Амалицкий писал, что им с женой пришлось привыкнуть к мошкаре, приспособиться скромно питаться, научиться спать в лодке даже во время бури. «Мы узнали цену самого обыкновенного комфорта и перестали даже понимать, как можно быть неврастениками», — вспоминал он⁵⁹. Потом он назовёт это время лучшим в жизни⁶⁰.

Плавание от Вологды к Архангельску заняло у Амалицких около двух месяцев. Окончив геологическую разведку, они пересели «на жалкий речной пароход и заняли узкую каюту», которая после лодки показалась им «верхом комфорта»⁶¹.

Из первой поездки Амалицкий привёз довольно представительную коллекцию. Из девонского песчаника — раковины антракозий. Из каменноугольных известняков — морскую фауну. Из рухляков Сухоны и Двины — антракозий и остатки растений.

Более того, в рухляках Нижнего Новгорода, куда Амалицкие заехали на пару дней по пути в Варшаву, им повезло найти в овраге рядом с вокзалом несколько позвонков, обломки черепа и зубы, сходные с остатками африканских дицинодонтов⁶².

В 1896 году Амалицкие вернулись на берега Сухоны и Северной Двины. В этот раз они сосредоточили внимание на рухляках и вместо разведки проводили тщательный поиск окаменелостей. Амалицкий писал, что «непрерывно обследовал» все береговые обрывы от деревни Монастырихи до села Троицкого и затем от Взвоза до Усть-Пинеги⁶³: это примерно четыреста километров. С погодой опять не повезло. В письмах Амалицкий жаловался, что пришлось много «терпеть от дурной погоды, особенно в начале»⁶⁴.

Несмотря на сложности, поиски вновь оказались успешными. Дотошное изучение рухляков не замедлило сказаться на результатах. Особенно много окаменелостей нашлось в окрестностях Опок: скорлупки рачков-остракод, чешуя ганоидных рыб, позвонки амфибий, плавниковые шипы акул и даже целый скелет рыбы палеониска. Попадались остатки растений: окаменелые семечки карполиты, обломки стволов пермских деревьев.

И множество антракозий. У деревни Кузино при впадении Юга в Сухону в рухляках залегали слои, полностью состоявшие из раковин и ядер антракозий, в том числе «громадных размеров»⁶⁵. Оставалось только удивляться, как предшественники ничего не нашли.

Немало времени Амалицкий уделил чечевицам. В них залегали шарообразные и округлые конкреции, иногда они выглядывали из песка, напоминая какие-то тёмные шары. Местные крестьяне прозвали их горшками⁶⁶. Конкреции имели самые причудливые формы: шарообразные, овальные, сплюснутые как лепёшки. Некоторые были величиной с яблоко (геолог Едемский потом назовёт их «зародышевыми конкрециями»⁶⁷), другие состояли из спаянных воедино глыб и не умещались в телегу.

Амалицкий вспоминал, что в поисках ископаемых расколотил столько конкреций, что щебня хватило бы на участок шоссе⁶⁸.

В конкрециях нашлись отпечатки, похожие на листья индийских глоссоптерисов. Внешне они напоминали крупные листья ландышей. Сохранность отпечатков оказалась плохой и не позволяла точно определить принадлежность остатков. То же вышло с другими важными находками — костями ящеров. В одной конкреции, найденной у деревни Завражье, попался даже небольшой череп, напоминавший череп парейазавра, но крайне плохой сохранности. В другой конкреции, найденной у деревни Болдинское, оказалось много костей, «очевидно принадлежащих одному индивидууму». Амалицкому удалось «выбить только очень небольшое количество»: несколько позвонков, часть черепной коробки и кусок челюсти с «хорошо сохранившимися, очень оригинальными зубами». Зубы по форме напоминали листья крапивы. Такие зубы были у нескольких вымерших животных, в том числе парейазавров. Однако Амалицкий решил, что они, скорее всего, принадлежали динозавру, близкому к сцелидозавридам (Scelidosauridae)⁶⁹, известным из юрских отложений Англии. На это якобы указывали их «сложное строение и общий габитус». На самом деле зубы были парейазавровыми, что вскоре станет очевидным и Амалицкому.

Плохая сохранность находок вынудила его воздержаться от окончательных суждений о связи Африки, Индии и России. «Считаю преждевременным говорить теперь о результатах моих исследований», — лаконично отметил он в отчёте⁷⁰.

¹ Ежегодник Русского Палеонтологического общества. Т. 2. 1917. Пг., 1918. С. 119.

² Амалицкий В. П. Мергелистопесчаные породы Окско-Волжского бассейна. Anthracosidae. Материалы к познанию фауны пермской системы России. Варшава, 1892. С. 18.

³ Биографический словарь профессоров и преподавателей Императорского С.-Петербургского университета. Т. 1. А—Л. СПб., 1896. С. 14.

⁴ АРАН. Ф. 347. Оп. 3. Д. 31. Л. 27-об.

⁵ Амалицкий В. П. К вопросу о древности семейства Unionidae // Труды Варшавского общества естествоиспытателей. Прот. отд. биол. Год II. 1890–1891. Варшава, 1891. № 7.

⁶ Амалицкий В. Материалы к познанию фауны пермской системы России. Мергелистопесчаные породы Окско-Волжского бассейна. Anthracosidae. Варшава, 1892. С. 81.

⁷ Устное сообщение старшего научного сотрудника КФУ В. В. Силантьева.

⁸ Амалицкий В. Геологическая экскурсия на север России. Отд. оттиск из: Прот. засед. Варшавского общества естествоиспытателей. № 3. Год VII, 1895–1896. Варшава, 1896. С. 9.

⁹ Амалицкий В. Материалы к познанию фауны пермской системы России. Мергелистопесчаные породы Окско-Волжского бассейна. Anthracosidae. Варшава, 1892. С. 130 (примечание).

¹⁰ Там же. С. 130.

¹¹ Амалицкий В. Материалы к познанию фауны пермской системы России. Мергелистопесчаные породы Окско-Волжского бассейна. Anthracosidae. Варшава, 1892. С. 18, 148–149.

¹² Там же. С. 148–149.

¹³ Новости и Биржевая газета. 1892. 11 мая (№ 129).

¹⁴ Диспут в университете // Петербургский листок. 1892. 11 мая (№ 128).

¹⁵ Диспут в университете // Петербургский листок. 1892. 11 мая (№ 128).

¹⁶ ЦГИА. Ф. 14. Оп. 1. Д. 9153. Л. 58.

¹⁷ ЦАНО. Ф. 2082. Оп. 2. Д. 92. Л. 9-об.

¹⁸ Журнал Министерства народного просвещения. СПб., 1893. Ч. 285.

¹⁹ Петербуржец. Маленькая хроника // Новое Время. 1901. 14 января (№ 8938).

²⁰ Московские ведомости. 1896. 9 апреля (№ 96).

²¹ Амалицкий В. П. Несколько замечаний о верхнепермских континентальных отложениях России и Ю. Африки (предварительный отчёт) // Труды Варшавского общества естествоиспытателей. Прот. отд. биол. Год VI: 1894–1895. Варшава, 1895. № 7.

²² Там же.

²³ Amalitsky W. A comparison of the Permian freshwater Lamellibranchiata from Russia with those from the Karoo system of South Africa (discussion) // Quart. Journ. Geol. Soc.. 1895, Vol. 51, P. 350. Пер. с англ. К. Н. Рыбакова.

²⁴ АРАН. Ф. 316. Оп. 1. Д. 74. Л. 12–13.

²⁵ Чернышёв Ф. Н. Поездка в Уфимскую и Вятскую губернии // Известия Геологического комитета. 1887, Т. VI, № 1 (отдельный оттиск). С. 9.

²⁶ Русская геологическая библиотека за 1892 г. Составлена под редакцией С. Никитина. СПб., 1893. С. 51–52.

²⁷ Никитин С. Успехи геологических знаний за 1892–1893 года // Ежегодник Императорского Русского Географического Общества. 1896, VI. С. 29.

²⁸ Юрин Н. Т. Заметки о геологическом строении некоторых пунктов Самарской губ. // Известия Геологического комитета. 1894, Т. 12. С. 261 (прим. С. Никитина).

²⁹ Басков Е. А. Сергей Николаевич Никитин. Л., 1982. С. 152–153.

³⁰ Андрусов Н. И. Воспоминания. 1871–1893. Париж, 1925. С. 107.

³¹ Прозоровский В. А., Тихонов И. Л. Предисловие // Иностранцев А. А. Воспоминания (Автобиография). СПб., 1998. С. 13.

³² Иностранцев А. А. Воспоминания (Автобиография). СПб., 1998. С. 133.

³³ Открытое письмо Геологическому комитету А. А. Иностранцева. СПб., 1891.

³⁴ Открытое письмо Профессору А. А. Иностранцеву. СПб., 1891.

³⁵ Мейен С. В. Следы трав индейских. М., 1981. С. 77.

³⁶ Амалицкий В. П. Раскопки древних позвоночных животных на севере России // Мир Божий. 1901, Кн. 1, отд. 2. С. 73.

³⁷ По современным представлениям, эти «безмолвные» породы относятся к архейскому и протерозойскому эонам, когда Землю населяли только микроскопические организмы.

³⁸ Амалицкий В. П. Раскопки остатков позвоночных в 1899 г. в пермских отложениях севера России // Приложение к протоколу общего собрания Варшавского общества естествоиспытателей. Год XI, 1900. Варшава, 1900. С. 1.

³⁹ Амалицкий В. Геологическая экскурсия на север России. II. К геологии Вытегорского уезда. Отд. оттиск из: Труды Варшавского общества естествоиспытателей. Прот. отд. биол. № 5. Год VII, 1895–1896. Варшава, 1896.

⁴⁰ Амалицкий В. Геологическая экскурсия на север России. II. К геологии Вытегорского уезда. Отд. оттиск из: Труды Варшавского общества естествоиспытателей. Прот. отд. биол. № 5. Год VII, 1895–1896. Варшава, 1896.

⁴¹ С. Вологда, 19 июля (От нашего корреспондента) // Московские ведомости. 1890. 23 июля (№ 201).

⁴² Лейкин Н. А. По северу дикому. Путешествие из Петербурга в Архангельск и обратно. Поездка на водопад Кивач. СПб., 1899. С. 35–36.

⁴³ Наш север. Путеводитель. СПб., 1897. С. 228.

⁴⁴ Барбот-де-Марни Н. Геогностическое путешествие в северные губернии Европейской России. СПб., 1868. С. 252.

⁴⁵ Поленов Б. К. Отчёт о поездке на р. Юг // Труды Санкт-Петербургского Общества Естествоиспытателей. 1888, Т. XIX: отделение геологии и минералогии. С. 409.

⁴⁶ Барбот-де-Марни Н. Геогностическое путешествие в северные губернии Европейской России. СПб., 1868. С. 232. Terrains muets на латыни значит ‘немые земли’.

⁴⁷ Поленов Б. К. Отчёт о поездке на р. Юг // Труды Санкт-Петербургского Общества Естествоиспытателей. 1888, Т. XIX: отделение геологии и минералогии. С. 422.

⁴⁸ Амалицкий В. П. Раскопки древних позвоночных животных на севере России // Мир Божий. 1901, Кн. 1, отд. 2. С. 73.

⁴⁹ С. Вологда, 19 июля (От нашего корреспондента) // Московские ведомости. 1890. 23 июля (№ 201).

⁵⁰ Случевский К. От Вологды до Устюга // Московские ведомости. 1890. 10 августа (№ 219).

⁵¹ Лейкин Н. А. По северу дикому. Путешествие из Петербурга в Архангельск и обратно. Поездка на водопад Кивач. СПб., 1899. С. 63.

⁵² Случевский К. По северу России. Путешествие Их Императорских Высочеств Великого Князя Владимира Александровича и Великой Княгини Марии Павловны в 1884 и 1885 годах. СПб., 1886. Т. 1. С. 206.

⁵³ Амалицкий В. Геологическая экскурсия на север России. I. Задачи моих исследований (и главнейшие результаты экскурсий 1895). Отд. оттиск из: Прот. засед. Варшавского общества естествоиспытателей. № 3. Год VII, 1895–1896. Варшава, 1896.

⁵⁴ АРАН. Ф. 316. Оп. 1. Д. 4. Л. 1.

⁵⁵ Архив ПИН РАН. Полевой дневник В. П. Амалицкого за 1913 год.

⁵⁶ АРАН. Ф. 316. Оп. 1. Д. 88. Л. 28-об.

⁵⁷ Случевский К. По реке Вычегде // Московские ведомости. 1890. 17 августа (№ 226).

⁵⁸ Амалицкий В. П. По Ледовитому океану и Печоре. Путевые впечатления. Варшава, 1903. С. 28.

⁵⁹ Амалицкий В. П. Раскопки древних позвоночных животных на севере России // Мир Божий. 1901, Кн. 1, отд. 2. С. 73–74.

⁶⁰ Ефремов И. А. Владимир Прохорович Амалицкий (к 100-летию со дня рождения) // Палеонтологический журнал. 1960, № 4. С. 6.

⁶¹ Амалицкий В. П. По Ледовитому океану и Печоре. Путевые впечатления. Варшава, 1903. С. 89.

⁶² Ефремов И. А. Владимир Прохорович Амалицкий (к 100-летию со дня рождения) // Палеонтологический журнал. 1960, № 4. С. 6.

⁶³ Амалицкий В. П. Геологическая экскурсия на север России. О новых палеонтологических находках в пермских мергелисто-песчаных породах Сухоны и Малой Сев. Двины // Труды С.-Петербургского Общества Естествоиспытателей. 1897, Т. XXVIII, вып. 1, прот. № 2. С. 77. — Название «Взвоз» Амалицкий записал, скорее всего, неправильно: вероятно, он имел в виду местность Звоз в двухстах километрах от Архангельска (уточнила краевед из Великого Устюга Л. Н. Данилова).

⁶⁴ АРАН. Ф. 347. Оп. 3. Д. 31. Л. 17-об.

⁶⁵ Амалицкий В. П. Геологическая экскурсия на север России. О новых палеонтологических находках в пермских мергелисто-песчаных породах Сухоны и Малой Сев. Двины // Труды Императорского С.-Петербургского Общества Естествоиспытателей. 1897, Т. XXVIII, вып. 1, прот. № 2. С. 81.

⁶⁶ Едемский М. Б. Район распространения песчаных линз в бассейне р. Северной Двины // Труды Геологического музея Академии наук СССР. 1928, Т. IV. С. 208.

⁶⁷ Там же. С. 212.

⁶⁸ Ефремов И. А. Владимир Прохорович Амалицкий (к 100-летию со дня рождения) // Палеонтологический журнал. 1960, № 4. С. 7.

⁶⁹ Амалицкий В. П. Геологическая экскурсия на север России. О новых палеонтологических находках в пермских мергелисто-песчаных породах Сухоны и Малой Сев. Двины // Труды Императорского С.-Петербургского Общества Естествоиспытателей. 1897, Т. XXVIII, вып. 1, прот. № 2. С. 82.

⁷⁰ Там же. С. 78.