Тень грядущего: Шубниковы и Ферсман

Нина Щагина,
Институт кристаллографии имени А. В. Шубникова Федерального научно-исследовательского центра «Кристаллография и фотоника» РАН (Москва)
«Природа» №7, 2021

Публикация расшифрованных и прокомментированных писем, написанных из Екатеринбурга А. В. Шубниковым и его женой О. М. Лебедевой-Шубниковой в 1920–1924 гг. академику А. Е. Ферсману. В них рассказывается о создании кафедры кристаллографии в Горном институте Екатеринбурга, о кристаллографических исследованиях, об организации научных работ и о трудном быте ученых в годы восстановления нашей страны после Гражданской войны.

Грядущему предшествуют его тени.
Дж. Кемпбелл

В 2020 г. исполнилось 50 лет со дня ухода из жизни выдающегося отечественного ученого-кристаллографа академика Алексея Васильевича Шубникова.

Алексея Васильевича еще при жизни называли кристаллографом номер один. Он был основателем (1943) и первым директором Института кристаллографии АН СССР¹, в то далекое время единственного в мире — как по названию, так и по профилю исследований.

Расшифрованные и снабженные комментариями письма (Архив РАН, фонд 544, опись 8, дело 550) написаны из Екатеринбурга Алексеем Васильевичем и его женой, известным минералогом Ольгой Михайловной Лебедевой-Шубниковой, почти 100 лет назад. Адресат этих писем — один из талантливейших ученых России, академик Александр Евгеньевич Ферсман, вошедший в состав комитета по организации Уральского университета в Екатеринбурге. Сегодня эпистолярное творчество оказалось практически забытым. Короткие — либо чисто информативные, либо концентрировано эмоциональные — послания по электронной почте, СМС и посты в социальных сетях быстро становятся никому не интересны (подчас даже их авторам и ближайшим друзьям). Можно сказать, что современные высокотехнологичные возможности, которые с космической скоростью изменяются и совершенствуются, роботизируют людей, вовлеченных в этот процесс, обедняют душу и сердце, формализуют человеческие отношения.

О чём эти письма и чем они нам сегодня интересны? Так сложились обстоятельства для молодой семьи Шубниковых, что они, по рождению москвичи не в одном поколении, вынуждены были покинуть Москву навсегда, как казалось тогда Ольге Михайловне. Именно такую приписку она сделала в первом же письме мужа Ферсману.

Период работы в Екатеринбурге с 1920 до начала 1925 г. был исключительно важен, особенно для Алексея Васильевича. По сути, это была его первая самостоятельная работа вдали от родных и друзей, учителей и московских коллег. Шубников в условиях разрухи после Гражданской войны сумел создать кафедру кристаллографии в Горном институте Екатеринбурга. Алексей Васильевич вложил в создание этой кафедры весь опыт организации научных исследований и преподавания, который он приобрел, работая со своими учителями — выдающимися, широко известными учеными: профессором Юрием (Георгием) Викторовичем Вульфом, академиками Владимиром Ивановичем Вернадским и Александром Евгеньевичем Ферсманом. С ними его тесно связала и любимая работа, и дружба на долгие годы.

С Вульфом Шубников познакомился еще в юном возрасте. Интерес к кристаллам, по воспоминаниям самого Алексея Васильевича, проявился у него уже во время его учебы в Московском коммерческом училище — весьма престижном учебном заведении. Однажды на уроке химии учитель показал детям кристаллы медного купороса. Их огранка произвела на Шубникова сильное впечатление. Он записал в своем дневнике, что должен разобраться, почему в процессе кристаллизации образуются многогранники. И при первой же возможности стал посещать лекции по кристаллографии в Политехническом музее. Лекции читал профессор Вульф, сопровождая их демонстрацией на экране с помощью проекционного фонаря изображений как моделей, так и самих кристаллов. С тех пор Шубников стал его поклонником, а впоследствии — верным учеником, соратником и последователем. Студентом Шубников стал помощником «на все руки» у Вульфа, работавшего на кафедре минералогии у Вернадского. Именно Вульф предложил Шубникову тему его будущего диплома, который он защитил с отличием, а с 1913 г. они работали вместе в Народном университете имени А. Л. Шанявского.

От Ферсмана Шубников (это видно из публикуемых писем) не только получал помощь в виде научных отечественных и зарубежных журналов и книг, а также приборов и других материалов в период своей работы в Екатеринбурге. Ферсман пригласил его в 1925 г. переехать в Ленинград для работы в возглавляемом им Минералогическом музее АН СССР. Он внимательно следил за научными и практическими успехами Шубникова и в Екатеринбурге, и в Ленинграде и высоко ценил Алексея Васильевича. В одном из отзывов о работе Шубникова в декабре 1925 г. он написал, что глубокий подход и глубокий энтузиазм в научной работе делают его сейчас, несомненно, самым крупным молодым ученым кристаллографом в Союзе.

В Екатеринбурге Шубников прошел жесточайшую школу выживания. В те годы начали проявляться его великолепные организаторские способности, стойкость, мужество и смелость в отстаивании своих научных и жизненных позиций. Можно уверенно сказать, что эта борьба сделала его этаким стойким оловянным солдатиком, без чего он мог бы физически и не выжить впоследствии. Выбранные в качестве эпиграфа слова Дж. Дж. Кэмпбелла² с предельной точностью отражают то, насколько екатеринбургский период оказался важен для грядущих событий в жизни Алексея Васильевича. Шубникову предстояли долгие сражения за создание Института кристаллографии и за кристаллографию как самостоятельное направление в науке. Даже Ферсман, который первоначально решил посвятить себя именно кристаллографии, не признавал за этой дисциплиной отдельного от минералогии существования.

Эти письма — интереснейшие документы эпохи — будет полезно прочитать еще и тем вдумчивым молодым людям, которые решили посвятить себя служению науке и ищут ответа на важнейший вопрос: делать жизнь с кого?

В первой части публикации представлены письма 1920–1921 гг., во второй — письма 1922–1924 гг.

Письма 1920–1921 гг.

18 февраля 1920 г.

Многоуважаемый Александр Евгеньевич, Ольга Михайловна и я перебрались в Екатеринбург на службу в Уральский горный институт.

Вероятно, в силу этого обстоятельства я не получил от Вас ответа на мое письмо, в котором я спрашивал Вас о судьбе моих двух статей, затерявшихся в бумагах покойного Е. С. Фёдорова³. Не откажите поэтому сообщить еще раз, не найдены ли вышеупомянутые статьи и не следует ли мне озаботиться восстановить их заново. Пользуюсь случаем выразить Вам благодарность за любезное согласие напечатать мою работу о висмутах, переданную Вам через Юрия Викторовича⁴. Если Вас не затруднит прислать или хотя бы указать способ пересылки для Института, а может быть, и для меня лично, Федоровского определителя кристаллов, то за это также буду Вам крайне признателен.

Уважающий Вас А. Шубников

[приписка О. М. Шубниковой]

Итак, Александр Евгеньевич, мы с А. В.⁵ простились с Москвой, вероятно, навсегда и избрали себе местом для жизни и работы Ваш любимый Урал. Так приезжайте же к нам в гости! Сейчас мы еще живем здесь, как на бивуаке (квартирный вопрос здесь стоит оч[ень] остро), но верим в то, что удастся устроиться и можно будет работать. Народ кругом сытый, живут все в тепле. Студенчество тоже сыто, так что может и хочет заниматься. Немного пугали меня разные слухи о неладах в Минер[алогическом] каб[инете] у Матвеева⁶, но думается, что мы ссориться не будем и друг другу мешать тоже не будем. Работы, конечно, будет много с устройством музея, лаборатории и пр.

Так приезжайте же к нам в гости!

О. Шубникова

19 августа 1920 г.

Очень было жаль, что мы Вас уже не застали в Екат[еринбург]е. Мы вернулись из Миасса 17-го, а м[ежду] пр[очим] 16-го приехал М. О. Клер⁷. Он тоже горевал, что так немного Вас не застал.

Мы приехали с массой впечатлений от встречи с министром. Если бы не дневная прогулка, кот[орую] мы совершили пешком в 4 дня (в Тургояк, [в] д. Селянкино, на оз. Миассово, затем на оз. Кисягач и обратно в Миасс), то мы вернулись бы в крайне озлобленном состоянии.

Так как вся деловая часть нашего путешествия это было какое-то издевательство. За час до нашего отъезда из Миасса мы узнали, что тот декрет, по кот[оторому] мы, как представ[ители] УГИ⁸, ездили устраивать ПОМ⁹ заповед[ник], уже имеет какие-то дополнительные статьи, которыми определенно все это дело передается в ведение центра (Наркомитет), да и в кармане Арт[емьева]¹⁰ еще какой-то проект декрета. Сам Арт[емьев] об этом не потрудился доложить, и наше 1-е заседание носило серьезный, спокойный характер в предположении, что надо что-то начинать и работать.

Уже от сотрудников Арт[емьева] мы случайно узнали, что у них уже составлена смета в 200 мл[н руб.] на устр[ойство] заповедника, уже Москов[ские] инженеры сидят над проектами зданий того поселка, кот[орый] должен быть разбит на заповеднике, уже составлены и подробные сметы оборудования, минер[алогической] лаборатории на 10 ч[еловек], фотограф[ического] и пр. кабинетов, кот[орые] будут на заповеднике (в размере 33 мил[лиона руб.]) и т. п. Это вот по существу дела.

А кроме сего немало можно было бы рассказать курьезов, но, пожалуй, лучше оставить это до личного свидания. Надеюсь, что Вы не позже сентября перевезете к нам свою семью, а потом, конечно, зазимуйте у нас и сами.

Я совсем в отчаянии от нашего «Дон Кихота»¹¹. Поездили мы с Ал. всего неделю, прихожу по приезде в музей и комнат не узнаю. Все витрины, шкафы, столы переставлены по-новому, причем таким несуразным видом, точно только что был погром. Многое из того, что мы с таким трудом привели в порядок, опять оказалось в беспорядке. Я положительно до слез была возмущена таким нелепым поведением Кон[стантина] Кон[стантиновича Матвеева] и вторично заявила, что больше палец о палец не ударю, чтобы привести музей в порядок. К[онстантин] К[онстантинович] был очень удивлен, чем, собственно говоря, я возмущаюсь. Стал говорить на ту тему, что я принадлежу к типу людей, не признающих критики и пр. Хороша критика, когда даже мой личный стол оказался перенесенным с одного конца комнаты на другой. За 3-месячное отсутствие К[онстантина] К[онстантиновича] я так втянулась в муз[ейную] работу и так дружно там шла работа, а теперь я не только не могу там работать, но не могу войти в эти комнаты без того, чтобы не дрожать от раздражения. Все мои сотрудники тоже повесили носы и не знают, что им делать, так как они остались без руководства. Весь институт стонет от К[онстантина] К[онстантиновича]; Маковецкий¹² — тот совсем исхудал и окончательно расшатал нервы, как председатель, от вечных выступлений К[онстантина] К[онстантиновича] на советах и заседаниях.

Я страшно рада, что в наших рядах есть теперь М. О. Клер, кот[орый] и будет нашим кандидатом в деканы. К[онстантин] К[онстантинович] всё грозит, что если ему не дадут командировок, то он откажется от деканства. Некоторые члены совета думают, что К[онстантин] К[онстантинович] всё же добьется мандата и поедет в Питер. Я хоть и очень буду рада, когда К[онстантин] К[онстантинович] уедет из Ек[атеринбург]а, но всё же буду протестовать против мандата. Я слишком хорошо вижу, как продуктивна совместная работа. Такой совместной работы не пожелаешь и врагу. Мое несчастье, что я сейчас замещаю секретаря — приходится ходить в д[еканат] Г[орного] и[нститута] и писать нелепые бумаги.

Всего, О. Шубникова

26 ноября 1920 г.

Привет! Близится декабрь, мы твердо помним Ваше обещание приехать к нам в декабре. Ждем.

От Альб[ерта] Петр[овича]¹³ Вы, вероятно, уже много нехорошего слышали об Екат[еринбург]е, но не во всей его критике он справедлив. Он человек увлекающийся, а потому не все, м[ожет] б[ыть], оценивает по достоинству. Мы его и Вас летом предупреждали, что из того, что власти идут навстречу, еще не следует, что надо и можно раскидывать палатки.

Прежде всего, надо взвесить свои силы — в состоянии ли при данном количестве сил отражать нападение [неразборчиво] волков. Альберт Петр[ович] рассчитывал, что все будут развивать нечеловеческую энергию. О, тогда действительно из ничего можно создавать лаборатории. Но нечеловеческую энергию может развивать тот, кто верит в дело и любит его. А мы все — преп[одавател]и б[ывшего] Гор[ного] института — знали, как трудно достать здесь всякую табуретку, и не верили и не верим в возможность устроить в скором времени университет. Хочется, чтобы хоть одно высшее уч[ебное] зав[едение] — Горный инст[итут] — встал на ноги, а приходится отнимать энергию от [преподавателей] и хоз[яйственной] части хлопотами об N-количестве факультетов, кот[орые] влачат существование. Общее огорчение в результате. Все устали от массы впустую затраченных сил. Обидно, что такие неудачные предприятия только роняют нас в глазах о[бщест]ва. Горный ин[ститут] понемногу встает на ноги. Понемногу обставили дом главн[ого] нач[альника] в значительной степени своим (деканским) сепаратным выступлением — без участия хоз[яйственной] части УГУ¹⁴, пож[алуй], что если действовала хоз[яйственная] ч[асть] УГУ, то она из принципа ничего не давала Гор[ному] ин[ститут]у до смешного: не дала нам для ремонта ни одного рабочего, ни одного пуда известки и пр. Все добыли сами и тем не менее к началу занятий все отремонтировали. Достали 10 громадных дивных шкапов — (типа витрин Алек. Вас.), и в результате недавно хоз[яйственная] ч[асть] их у нас увидала и сделала доклад правлению, что у нас де масса пустующих шкапов, кот[орые] можно распределить между другими фак[ультета]ми и т. п. На это деканат и и. о.декана и наши студ[студент]ы сказали, что ни одного шкапа не будет дано без настоящего боя с баррикадами из груды камней. А правда, было обидно. Мы потратили массу сил на добычу, на перевозку, на свинчивание этих шкапов (они так велики, что их пришлось разбирать и потом свинчивать), а когда все сделали — нашлись и охотники до них.

[Вероятное продолжение письма]

Но все же ничего еще — живем и хлеб жуем. Лаборатория наша расширилась еще на две комнаты, так что у Алексея есть свой кабинет и у меня есть комната для «оптических констант». Альберт Петр[ович] нас очень выручил, дав нам 4 поляр[изационных] микроскопа, так что занятия ведем в приличных условиях (2 чел[овека] на микроскоп). Страдаем отсутствием шлифов. Коко¹⁵ наш еще не приехал. Надеюсь, что он привезет. Пока думаем брать шлифы из В. Ист. Музея¹⁶. Там я уже кое-что высмотрела: компенсатор, [V. M.] Goldschm[idt] «[Krystall-]Winkeltabellen», Duparc¹⁷ и пр. Жду приезда Дидковского¹⁸, чтобы получить разрешение на получение их. У А. В. теперь есть очень подходящий молодой ассистент, увлекающийся наукой, химик по образованию. Целыми днями они сейчас занимаются микрофотографией. А. В. получил очень интересные результаты от изучения крист[аллизац]ии салола и в отчаянии, что нет «Zeitsch[rift] f[ür] Kr[istallographie]», чтобы прочесть нам, что было сделано по этому поводу.

Ах, Ал[ександр] Евг[еньевич]!.. Если бы Вы ограбили кого-ниб[удь] в нашу пользу и прислали бы «Zeitsch[rift] f[ür] Krist[allographie]»! Ведь правда же у нас на курсах он зря лежит. У Вульфа есть свой собств[енный], а кроме того, есть в унив[ерситет]е. Все могут пойти и прочесть. А мы ни одного спец[иального] журнала не имеем. Наше счастье еще, что у нас было много своих книг и я взяла дубл[икаты] с курсов, а то совсем плохо. Еще мы ждем Вашего гониометра. Засед[ание] научн[ого] кружка происходит у нас очень успешно. Было уже 5 заседаний. И теперь так много докладов накопилось, что будем заседать каждую субботу. Ждем Вас, и конечно, с парой докладов. На днях получила вып[уски] «Произ[водительных] сил России» — не знаю, кого благодарить.

Когда получаешь книжную посылку, чувствуешь себя именинницей. К сожалению, о фосфоритах и еще неск[олько] вып[усков] я не получала.

Всего, О. Шубникова

9 января 1921 г.

С Новым годом, Александр Евгеньевич! На днях получила Ваше письмо от 9 ноября. Очень быстро доставлено! Девица, очевидно, о нем совсем забыла и, разбирая свои пожитки к празднику, его нашла — ну и то ладно! Позднее Вы мне не писали, так что и оно было для меня оч[ень] интересно. Мы Вас очень ждали к Рождеству и продолжаем еще ждать, хотя теперь я окончательно запуталась в противоречивых показаниях всех петроградцев о времени Вашего приезда. Лица, видевшие Вас почти одновременно, передают диаметрально противоположные планы Ваших поездок. Мы с Алексеем сейчас довольно минорно настроены. Не могу понять, кто еще нам хочет свинью подложить, но бесспорно кому-то наша лаборатория не дает спокойно спать. Я Вам уже писала, что мы расширили лаб[оратор]ию чуть не втрое, пробив стену в соседнюю квартиру. Нечего и говорить, что все, начиная со вставления стекол в окна и кончая проводкой электричества и устройства штепселей, затемнений на окна и пр., все было сделано нами собственноручно.

Благодаря этому с сентября Алексей уже начал свои эксперименты, давшие интересные результаты. Лабор[аторн]ые занятия со студентами шли полным ходом. Лаб[оратор]ия работала с 8½ у[тра] и до 8 веч[ера]. По субботам, почти каждую суб[бот]у, устраивались заседания научн[ого] кружка преп[одавател]ей, проходившие очень оживленно. Кажется никто не может нас упрекнуть, что мы бездельничали, и вот теперь начинаются разговоры о переводе лаб[оратор]ии в какое-то другое помещение. Для чего? А, видите ли, это помещение нужно педагогическому институту! Что за абсурд? Существуют еще разные не окончательно созревшие планы, для чего использовать наше помещение, когда оно освободится. Ясно, что этот перевод не диктуется необходимостью, а есть плод чьей-то фантазии. Надо заметить, что этот дом, где мы находимся, не может быть никак освобожден уже по одному тому, что здесь помещается тепловая лаборатория, для которой устроен целый ряд солидных установок, кот[орые] перенесены быть не могут, и мал[енький] электр[ический] станок. Первый раз я услыхала от студ[ента] Казанского¹⁹ такую фразу: «Вы слыхали? крист[аллографическую] лаб[оратор]ию решено перевезти в здание Епарх[иального] училища». Я, смеясь, сказала — «Перешагнете через наши трупы». Потом прошло недели 1½, зашел к нам Пинкевич и, говоря о том о сем, кинул фразу: «Знаете, все поговаривают о переводе крист[аллографической] лаб[оратор]ии в новое помещение». Я была что-то вообще на Пинкевича в обиде (и не без основания) и ничего ему не сказала, а только пожала плечами.

Теперь в сочельник прибыл к нам сам Дидковский. Осмотрел помещение и тоже заговорил о переезде. Я не присутствовала, но по расстроенному и, главное, озлобленному виду Алексея, думаю, что разговор Алексею совсем не понравился.

Теперь что же я узнаю: что в унив[ерситет]е образована диктаторская комиссия по распределению помещений под предс[едательством] Дидковского из членов Пинкевича и Казанского.

Когда я это узнала, естественно, я имею основание сердиться на Пинкевича. Зачем говорить, что «все поговаривают», когда он сам постановлял. Это его fason de parler²⁰ объяснялось желанием посмотреть, как на это мы будем реагировать. Сами мы не политики и не любим политиков. Побольше экспериментов и поменьше слов!

Тоже досадная вещь и с нашим кружком. Собирались, и все шло великолепно. Не было ни устава, ни даже председателя, тем не менее все в один голос говорили, что заседания идут очень оживленно. И это начальству не понравилось. Хотят образовать «настоящее научное общество», выработать устав и пр. Само начальство выразило желание прочесть доклад, и вот уже 2-й раз из-за него отменяется совсем заседание кружка, чего не было за ½ года работы. Скажите, кому нужно, во имя какой-то буквы закона — душить живое дело. Дали бы время развиваться самому делу, и устав написать недолго, если он так необходим. Откровенно говоря, начинаю думать, что наше начальство честолюбиво и властолюбиво. Всё, что развивается самостоятельно, без его санкции, им не одобряется. Я-то всё же хорошо отношусь к начальству, а среди проф[ессоров] и препод[ователей] бывш[его] Гор[ного] инст[истута] порядком растет озлобление за это игнорирование нашей братии, кот[орое] проявляется на каждом шагу. Портит кровь Алексею и Матвеев, кот[орый] дошел до того, что донес на него в фабр[ично]-зав[одскую] инсп[екцию]. Деканом у нас избран Келль²¹, а в директора Горн[ого] ин[ститута] прочим Гапеева²². Этот молодец нас в обиду не даст. Решительный мужчина и очень симпатичный.

Всего, О. Шубникова

24 сентября 1921 г.

Привет Александру Евгеньевичу!

Ну, знаете ли, у нас по-прежнему неблагополучно: нет ни квартир, ни пайка.

Как я Вам и говорила летом, надо было от властей добиваться не идейного согласия, а практических шагов. Из 18 неустроенных семей преп[одавател]ей с грехом пополам удалось устроить только 5, и то малосемейных. Квартир нет, жилищный отдел отказывается что-либо дать, а освобождающиеся из-под госпиталей квартиры моментально занимаются военными же частями. В город прибыл еще огнеметно-химический батальон и обращается к нам с тем, чтобы мы его где-ниб[удь] разместили. При отказе заявляют, что они могут занять просто боевым порядком то, что пока не занято. Где нам размещать приезжающих — абсолютно не знаем. Бываю каждый день у Лукоянова²³, но вижу, что он не может помочь. Мы сидим без мебели, у нас из-под носа ком[мунальное] хоз[яйство] берет мебель монастыря, и не знаю, сможет ли чем-нибудь помочь сегодня Лукоянов. Сергеев²⁴ заболел. Я слышала, что у него обостренный туберкулез. У меня такое чувство, что ни общественного, ни физ[ико]-мат[ематического] фак[ультета] ун[иверсите]та открывать не следует, да и Политехнический лучше слить с Горным и оставить только Горный институт да Медицинский. У нас в геологоразв[едочном] доме идет ремонт вовсю, и к началу занятий будет все готово.

Водопровод исправили, печи тоже, чиним уборные, побелили весь низ и аудитории. Так что теперь войти приятно. Все делали по собственной инициативе, не доводя до сведения нашей хозяйств[енной] части, и только поэтому удалось сделать, ибо наша хозяйств[енная] часть есть могила для всех благих начинаний. Если бы наша хоз[яйственная] часть посмотрела, что сделано в доме геол[ого]разв[едочного] фак[ультета], она должна была бы сгореть от стыда. Мы столько раз в правлении слышали от Иольсона²⁵ перечисление того, что им сделано по приведению зданий в годный для занятий вид, а по существу не сделано ничего. Когда в частной беседе упрекаешь Иольсона, что за 1½ месяца владения новым зд[анием] Епарх[иального] училища хоз[яйственная] часть не потрудилась повесить замки на здание и в него можно входить и днем и ночью, И[ольсон] говорит что он бессилен что-либо сделать. «Большого ремонта сейчас произвести нельзя» — вот его фраза.

Неутешительно и с пайком. Десять раз комиссия при Совтрудармии²⁶ заставляла переделывать списки, и в конце концов 16 сент[ября] на заседании комиссии мне пришлось из списка преп[одавателей] в 102 человека защищать персонально каждого. В результате 6 вычеркнули окончательно, как не имеющих основной службы в Университете, и около 20 оставили под сомнением. Потом, несмотря на то, что Совтруд постановил давать паек с 15 авг[уста], они это отвергли и постановили давать с 15 сент[ября]. Но и этого мало. Вот уже 23-е, а о пайках ни слуху, ни духу. Председатель комиссии мне всё говорит, что он еще окончательно что-то не выяснил. Потом, не знаю как у Вас, а здесь из семьи удовлетворяли только родителей и детей до 16 лет, а жен удовлетворяли только в том случае, если есть дети. Ну, вот что в нашем болоте деется. Но не думайте, что мы унываем. Приехал Шохат²⁷, а он человек и умный, и энергичный, и очень «академичный». И вот в субботу 25 сент[ября] мы открываем научный кружок в Крист[аллографической] лаб[оратор]ии. Первым докладчиком будет Грум-Грж[имайло]²⁸. И Алексей. Научный кр[ужок], вероятно, будет полон затаенной злобы по отношению к оркому²⁹. Не хочется писать подробно, как развивался здесь антагонизм, но я тоже была возмущена методом обращения к «властям» за физической силой. Автономная школа и жандармы, разгоняющие совет, — не вяжется одно с другим. Ту пощечину, кот[орую] мы получили от ор[анизационного] ком[итета], мы не так скоро забудем и покажем, что и у нас есть с кем считаться.

Всего, О. Шубникова

1 октября 1921 г.

Многоуважаемый Александр Евгеньевич!

Не могу приехать в Петроград лично, так как перевожу лабораторию в новое помещение (2-я женская гимназия) и собственноручно провожу там ремонт. Но зато я нашел верного человека, нашего студента, которого я и командирую в Питер вместо себя. Если Вы не раздумали дать мне гониометр и «Kristall[re]ich»³⁰ Федорова, то пришлите, пожалуйста, то и другое со студентом. Спасибо за алмазы, передал их Шахмину³¹. Другие 10 карат, если Вы их выхлопотали, не откажите прислать с посланным. У нас большое горе: Заварицкий³² взял у нас оба микроскопа с Федоровским столиком. Отсюда сама собой вытекает моя последняя просьба, но об этом я уже и не смею думать.

Переезд в новое место отнимает почти все время, портит кровь и треплет нервы. Того и гляди, что кого-нибудь в канцелярии сгоряча двинешь по «физике». Однако находится немного времени и для работы по специальности. Сейчас очень близко подошел к решению вопроса о выращивании больших и совершенно прозрачных кристаллов. Мечтаю о фабричном выращивании кристаллов селитры.

Всего доброго. Ваш А. Шубников

1 октября 1921 г.

Многоуважаемый Александр Евгеньевич!

Итак, с Вашей легкой руки мы таки съездили в Мурзинку и Липовку. В Липовке прожили около месяца у Китаева³³, страшно голодая. Моя младшая дочь все еще не может нарастить себе того, что очевидно потеряла в Липовке. Учить мы Китаевых учили вовсю — каждый день и не менее 2–3 часов. Главным образом постигали они химию, кристаллогр[афию] и паяль[ную] тр[убку]. По паяльн[ой] тр[убке] осталось непройденным разлож[ение] силикатов. Сам Китаев произвел, в общем, отрицательное впечатление, а его жена — так совсем нехорошее. Более черствой женщины я не видала. Ребята хороши. Мы хоть и не жалеем о совершенной поездке, но когда стали подъезжать к Екатеринбургу, на обратном пути почувствовали себя на седьмом небе от счастья, что подъезжаем к дому. Алексей заработал нам около 2 пуд[ов] муки за фотографии, а я наменяла кое-какого добра на 100 яиц. Это все, чем мы разбогатели. Впрочем, мы провели интересные дни в лесу, собирая чернику. Набрали 4½ ведра и насушили. Так что теперь животам болеть не возбраняется. По счастью, все мои здоровы теперь, а в Липовке няня серьезно болела ревматизмом. Теперь мы находимся накануне переезда в неизвестную квартиру. На нашем теперешнем обиталище развертывается «хлебно-промыш[ленный] техникум», кот[орый] усиленно нас выпирает. 22 сент[ября] был дан последний срок нашего здесь пребывания, но университет не может дать нам квартиры, а потому мы не двигаемся с места.

Во 2-й ж[енской] гимназии под лабораторию нам отвели одни из лучших две комнаты, и теперь А. В. целый день там устраивается: сам провел электричество, делает затемнения и пр., но все же раньше, как через месяц, вероятно, не переедем.

А. В. предлагали быть смотрителем здания 2-й ж[енской] гимназии и вообще помощником директора по хоз[яйственной] ч[асти], и А. В. не прочь навести порядок, но для этого надо иметь квартиру при гимназии, а таковую не дают. Кавалеровскую квартиру занимает Гапеев. Предлагали нам там одну квартирку в подвальном этаже, но я запротестовала. Здесь, где зима длится ½ года, ребят поселить в темное, да и, наверное, сырое помещение считаю преступлением. Отсутствие квартиры беспокоит. С переездом лаборатории смирились, т. к. комнаты, кот[орые] нам дают, хороши. Сил на устройство лабор[атор]ии А. В. не жалеет. Думаю, что через 2 месяца можно будет показать немало красивого.

Работа в лабор[атории] у нас не прекращается. Сейчас А. В. очень остроумным способом растит без всяких термостатов дивные прозрачные кристаллы.

Ждем из Москвы из отд[ела] изобретений премии за новый тип бензиновых горелок для паяния. Изобретение А. В. так просто, что нельзя даже взять патент, так как каждый сам может сделать себе такую горелку.

А. В. было бы очень важно съездить самому в Петрог[рад] и Москву, поделиться целым рядом мыслей, почитать литературу и вообще повидать людей науки, но все не удается ему поехать. Если Вас интересует вопрос о том, как живут в Екат[еринбург]е, то могу Вам рассказать след[ующее]: пайков акад[емических] почти не дают, т. е. дают кое-чего, но далеко не все, денег тоже не дают... Некоторые проф[ессора] ходят на барахолку продавать свои последние костюмы. Мы еще до этого не дошли.

Привет Елиз[авете] Дм[итриевне]³⁴, Влад[ладимиру] Ив[ановичу]³⁵ и всем москвичам. О. Ш.

27 октября 1921 г.

Громадное спасибо Вам за гониометр и книгу Федорова. Все получили в исправности и на ближайшем заседании факультета сделаем соответствующее заявление, какое Вы просите. Мы в стадии переселения во 2-ю гимназию. А. В. сделал там затемнения, провел электричество и пр., все собственными руками, т[ак] к[ак] из-за денежного кризиса нет возможности получить рабочих. Лаборатория будет лучше существующей. Плохо только, что неизвестно, где нам придется жить, а если жить придется далеко, то мне почти не придется работать.

Обидно, что так много сил А. В. приходится сейчас тратить на неблагодарный физический труд. Он уходит из дома ок[оло] 7–8 ч утра и приходит в 6 вечера, заходя [неразборчиво] на обед ок[оло] 1 ч. Так он работает уже в течение месяца. Сколько бы мог за это время сделать по вопросам кристаллизации. Намечаются очень интересные пути, остается только приложить руки к работе, и все завертится, а вместо этого строгаем доски для шкапов, дверей и пр.

Вы напрасно думаете, что мы жалеем о проведенном в Липовке времени. Нет, это было довольно занимательно. Мы, во всяком случае, не жалели, что съездили.

Ваше письмо еще не переслано Китаеву, т. к. я побоялась посылать его по почте, дабы оно не пропало. И известила его, что на его имя есть письмо, чтобы он заехал, когда будет в городе. Приезжайте же к нам как-ниб[удь] зимой. Надеюсь, к Вашему приезду нам будет что Вам показать интересного.

Привет Владимиру Иван[овичу] и Елиз[авете] Дмитр[иевне].

А будете в Москве, пристыдите наших друзей — геологов Высш[их] кур[сов], что они все нас забыли, ни на одно письмо не ответили. Мои поросята³⁶ подрастают, увеличивая число забот. Но, слава Богу, обе здоровы. Согласна на какие угодно заботы, лишь бы не умирали. Может быть, это наш эгоизм? Нет, не может быть, чтобы они, эти маленькие творцы будущей жизни, не сумели выйти из жизн[енного] тупика, в кот[орый] мы попали, и не сумели создать красивой бодрящей жизни.

Всего, О. Шубникова

29 ноября 1921 г.

Дорогой Александр Евгеньевич!

Еще раз тысяча благодарностей за алмазы, гониометр, «Kristallreich» и пр. Гониометр давно уже в новой лаборатории, установлен, покрыт колпаком и приступил к работе. Первым на него попал от одного из гранильщиков «эвклаз»! Давая его нам для измерения, его обладатель мечтал повысить его стоимость при продаже. М[ежду] пр[очим] его собирался купить К[онстантин] К[онстантинович] Матвеев. Я не без удовольствия села его измерять, нанесла на проекцию и, как дважды два четыре, доказала (пользуясь федоровскими таблицами), что это не что иное, как топаз! О, разочарование для бедного обладателя «псевдоэвклаза»! Курьез бы был, кабы Матвеев его купил за несколько миллионов. Величиной он ок[оло] 1 см. На нем совсем не развит базопинакоид.

Ну приезжайте же к нам в гости. Лабораторию мы перевезли и устроили на новом месте. А. В. пришлось потратить массу энергии и средств. Лаборатория выглядит очень недурно, и теперь завистливые члены Университета точат на нас зубы. Никто не может произвести самого простого ремонта, а у нас сделаны даже затемнения на 9 громадных окнах, сделан вытяжной шкаф и пр. Матвеев 2-й год не может сделать вытяжного шкафа, тогда как в прошлом году даже средств ун[иверсите]т не жалел. Правда, все наше оборудование стоило громадной затраты нервной энергии Ал. Вас. Его нервы приведены в такое состоянье, что я не позволяю ему ходить по каким бы то ни было делам в хоз[яйственную] ч[асть] канцелярии УГУ, боясь грандиозного скандала. Только с Дидковским А. В. может говорить спокойно, пот[ому] что знает, что Д[идковский] интересуется его научной работой и ценит эту работу. Остальные же смотрят на его работу как на прихоть и всячески стараются помешать работе.

На каждом заседании факультета Матвеев устраивает «сцены». Гапеев чувствует к Матвееву трогательную нежность, так что в резолюциях по вопросам, касающимся Шубникова и Матвеева, всегда есть выражения «нельзя не признать, но и нельзя не согласиться и пр.». Мы всё же бодры и веселы, т. к. вчера получили от промбюро ордер на 10 пудов селитры и вчера же на фак[ультет]е оттяпали одну подвальную комнату с печью и 2 котлами. Так что еще некоторое количество энергии на приведение в порядок этого подвала, и фабричка, м[ожет] б[ыть], начнет работать. В лаборатории продолжаем опыты по кристаллизации селитры. Занятия начались только на прошлой неделе. Идут еще не полным ходом.

Плохо наше положение с квартирой. Мы всё еще на старом месте, но выселяемы. Новая квартира намечена очень хорошая, но стоило Дидковскому уехать, как правящие сферы УГУ стали предлагать ее целому ряду преподавателей и вместо 2 семей решили вселить 3 и очень неудобосовместимых, так что мы отказались от нее. Когда приедете в Ек[атеринбур]г, остановитесь у нас. Сейчас в нашем распоряжении одна из комнат быв[шей] лаборатории, а если переедем, то будем иметь minimum 2 комнаты, а м[ожет] б[ыть], и 3.

Привет Влад[имиру] Ив[ановичу], Ел[изавете] Дм[итриевне] и всем-всем. О. Шубникова

---

¹ Щагина Н. М. Предыстория создания Института кристаллографии АН СССР. Природа. 2014; 1: 43–51.

² Джозеф Джон Кэмпбелл — американский исследователь мифологии, автор трудов по сравнительной мифологии и религиоведению.

³ Фёдоров Евграф Степанович (1853–1919). Кристаллограф, математик, минералог. Действительный член Российской академии наук (с 1901 г.). Директор Петербургского горного института (с 1905 г.). Один из основоположников структурной кристаллографии.

⁴ Вульф Юрий (Георгий) Викторович (1863–1925). Член-корреспондент Российской академии наук (1921). Руководитель кафедры кристаллографии Московского университета. Сыграл огромную роль в творческой жизни Шубникова. Будучи учеником Московского коммерческого училища, еще до поступления в университет, Шубников посещал популярные лекции по кристаллографии, которые Вульф читал в Политехническом музее. Уже студентом МГУ, прослушав его завораживающие курсы, Шубников стал его горячим поклонником, а впоследствии — верным учеником, сотрудником и последователем. Он высоко ценил творческий подход профессора к чтению кристаллографических курсов: свои лекции Вульф сопровождал демонстрациями явлений, происходящих в «живых» кристаллах. Шубников прошел хорошую школу, и очень скоро студенты в Екатеринбурге, а затем и в Москве точно так же будут восхищаться его блестящими лекциями по кристаллографии, кристаллофизике, росту кристаллов.

⁵ А. В., Ал., Ал. Вас., Алек. Вас., Алексей — здесь и далее Алексей Васильевич Шубников.

⁶ Матвеев Константин Константинович (1875–1954). Профессор Горного института Екатеринбурга. Был одним из первых деканов геологоразведочного факультета. Читал лекции по минералогии, работал в области геохимии. Первым нашел на Урале залежи кобальтсодержащего минерала асбалана. Основатель уральской минералогической школы. Один из создателей коллекции минералогического музея Горного института в Екатеринбурге.

⁷ Клер Модест Онисимович (1879–1966). Профессор Уральского горного института. Геолог, палеонтолог, гидрогеолог и краевед. Участвовал в решении проблемы водоснабжения уральских заводов. Был консультантом при постройке почти всех железных дорог Урала. Основатель и заведующий кафедрой исторической геологии и палеонтологии. Сын екатеринбургского краеведа О. Е. Клера (1845–1920), основателя и первого президента Уральского общества любителей естествознания (УОЛЕ), впоследствии заменил отца на этом посту. В мае 1923 г. арестован, обвинен в шпионаже в пользу Франции. В его защиту на процессе выступил российский и советский металлург В. Е. Грум-Гржимайло. Освобожден в 1925 г. В 1930 г. привлечен к дознанию по делу Промпартии, сослан на пять лет. Вернулся и преподавал в различных учебных заведениях Свердловска. Реабилитирован в 1993 г.

⁸ УГИ — Уральский горный институт.

⁹ Скорее всего, речь идет о Государственном минералогическом заповеднике, организованном на отдельных участках Ильменских гор на Южном Урале у Миасса декретом Совета народных комиссаров от 14 мая 1920 г.

¹⁰ Вставлено карандашом: Артемьев. Артемьев Дмитрий Николаевич (1882–?). Минералог, кристаллограф. Ученик В. И. Вернадского и Е. С. Фёдорова. Профессор Петербургского горного института, Варшавского политехнического института и др. Организатор и первый ректор Московской горной академии (1918). В 1919 г. выступил в числе других с проектом ликвидации Академии наук, не принятым В. И. Лениным. Член Государственного ученого совета. С 1920 г. — заместитель председателя и член коллегии Научного сектора Народного комиссариата просвещения РСФСР. В 1922 г. не вернулся из командировки в Чехословакию. В 1923 г. опубликовал в Берлине на русском языке четырехтомный курс кристаллографии. Дальнейшая судьба неизвестна (по слухам, принял сан католического священника и работал при Библиотеке Ватикана в Риме).

¹¹ Вероятнее всего «Дон Кихотом» называли К. К. Матвеева.

¹² Маковецкий Александр Евменьевич (1880–1939). Доктор технических наук, профессор Уральского горного института (1919), первый декан химического факультета Уральского государственного университета (1920–1923, 1925). Эксперт Министерства торговли и промышленности по рассмотрению изобретений в области минеральной технологии, химических препаратов и процессов. В 1921–1922 гг. в составе закупочной комиссии был в Германии и Англии, где для университета и было приобретено ценное оборудование и 4700 томов книг и журналов, что стало основой научной библиотеки. В 1930–1931 гг. привлекался к дознанию по делу Уральского инженерного центра. Был выслан в Алма-Ату, освобожден досрочно. В 1939 г. покончил жизнь самоубийством, предвидя следующий арест.

¹³ Пинкевич Альберт Петрович (1884–1937). Первый ректор Уральского государственного университета в Екатеринбурге (1920). Профессор, доктор педагогических наук. В начале 1921 г. читал в Горном институте курс лекций «Введение в геологию». Вскоре был переведен в Москву. Ректор 2-го МГУ, заведующий кафедрой педагогики Московского государственного педагогического института имени В. И. Ленина (1936–1937). Выступал против теории «отмирания школы». Арестован и расстрелян в 1937 г. Реабилитирован посмертно в 1956 г.

¹⁴ УГУ — Уральский государственный университет.

¹⁵ Коко — вероятно, речь идет о К. К. Матвееве.

¹⁶ Возможно, речь идет об историческом отделе областного краеведческого музея, старейшего в Екатеринбурге на тот момент (1871).

¹⁷ Дюпарк Луи Клод. Швейцарский минералог, петрограф, химик. Предпринимал экспедиции по всему миру, в том числе был на платиновых месторождениях на Северном Урале. Автор труда «The Platine et les Gites Platiniferes de L’oural et du Monde» (1920).

¹⁸ Дидковский Борис Владимирович (1883–1938). Старый большевик, доцент, заведующий кафедрой поисков и разведки месторождений полезных ископаемых Горного института (1922). Преподавал геологам курс «Поиски и разведка месторождений полезных ископаемых». Будучи начальником Уральского геологического управления, принимал активное участие в становлении высшей горной школы и в разведке и изучении крупнейших месторождений Урала. Арестован в 1937 г., расстрелян в 1938 г. Реабилитирован посмертно.

¹⁹ Казанский — сведения не найдены.

²⁰ Façon de parler (фр.) — манера говорить

²¹ Келль Николай Георгиевич (1883–1965). Член-корреспондент АН СССР (1946), профессор, доктор технических наук. Студентом принимал участие в экспедиции Ф. П. Рябушинского на Камчатку, проводя там геодезические исследования (1908–1911). Составил первый атлас вулканов Камчатки, применив новые методы исследования. В Екатеринбурге с 1917 г. В период Гражданской войны и разрухи смог отстоять существование Горного института. Доцент (с 1917), профессор (с 1920), первый ректор Горного института. Организовал кафедру геодезии. В 1923 г. вернулся в Петроград и стал руководителем кафедры геодезии в Горном институте. Возглавлял лабораторию аэрометодов геологических исследований АН СССР (1947–1965).

²² Гапеев Александр Александрович (1881–1958). Специалист по геологии угольных месторождений, доктор геолого-минералогических наук. Профессор Горного института в Екатеринбурге (с 1920 г.), руководитель кафедры общей и динамической геологии. Директор Горного института Уральского государственного университета (1921–1923). В 1923 г. арестован в Екатеринбурге за противодействие политике правительства в строительстве высшей школы, перевезен в Бутырскую тюрьму в Москве; через месяц отпущен. Профессор Московского горного и геологоразведочного институтов.

²³ Лукоянов Михаил Николаевич (1892–1940). Советский партийный деятель. Заместитель военкома Уральского военного округа (с января 1919 г.), председатель Екатеринбургского губернского исполнительного комитета (1920–1921). В 1940 г. осужден, умер в заключении в Москве.

²⁴ Возможно, Сергеев Фёдор Андреевич (1883–1921), партийный псевдоним — товарищ Артем. Революционер, советский партийный деятель, друг И. В. Сталина. В 1920–1921 гг. — секретарь Московского комитета РКП(б), затем председатель ЦК Всероссийского комитета горнорабочих. Погиб 24 июля во время испытания аэровагона, возвращаясь из Тулы в Москву. Его сына Артема взял на воспитание Сталин.

²⁵ Иольсон Лев Максимович (1891–1938). О екатеринбургском периоде сведений найти не удалось. В 1930-х годах — инженертехнолог, профессор НИИ цветных металлов в Москве. Крупнейший бонист (коллекционер бумажных денежных знаков). На 1-й Всесоюзной выставке бонистов получил большую золотую медаль за полноту экспоната «Денежные знаки периода войны и революции». Составитель двух каталогов и адресной книжки бонистов. Осужден за шпионаж и расстрелян в 1938 г. Реабилитирован в 1957 г.

²⁶ Совет трудовой армии (Совтруд). Трудовыми армиями называли воинские подразделения, переброшенные после окончания Гражданской войны на хозяйственный фронт. Сохраняя свою военную организацию, они занимались заготовкой дров для отопления, топлива для транспорта, работой на каменноугольных копях и др. Впервые были организованы на Урале в 1920 г.

²⁷ Шохат Янкель Абрамович (1866–1944), после эмиграции в США (1923) — Джеймс Александр Шохат. Профессор Уральского государственного университета в Екатеринбурге (1917–1921). В 1921 г. вернулся в Петроград и преподавал в Педагогическом институте. Член Американского математического общества, Математической ассоциации Америки, Института математической статистики и Американской ассоциации содействия развитию науки. В течение четырех лет один из издателей «Бюллетеня Американского математического общества». Преподавал в Чикагском и Мичиганском университетах, затем был профессором Пенсильванского университета в Филадельфии.

²⁸ Грум-Гржимайло Владимир Ефимович (1864–1928). Член-корреспондент АН СССР (1927). Профессор Уральского государственного университета (1920–1924), заведующий кафедрой теории стали и печей. После выступления на процессе в защиту М. О. Клера (1924) подвергся травле и был вынужден переехать в Москву. Последние годы занимался проектированием металлургических и заводских печей. Создал московское Бюро металлургических и теплотехнических конструкций.

²⁹ Орком — организационный комитет.

³⁰ Таблицы для кристаллохимического анализа «Kristallreich» («Царство кристаллов») — один из трудов Е. С. Фёдорова.

³¹ Шахмин Василий Владимирович (1883–1969?). Знаменитый потомственный гранильщик и прекрасный мастер по обработке камня. Под руководством отца начал обрабатывать камень в возрасте пяти лет. С августа 1920 г. работал с Шубниковым и научил того всем тайнам своего ремесла: обрабатывать камень, изготавливать шары, шлифовать, полировать, работать на гранильных станках. В свою очередь, Шубников научил его изготовлять кварцевые клинья — резонаторы для пьезоэлектрических приборов. Первый кварцевый клин в СССР, изготовленный самостоятельно Шахминым в 1923 г., был подарен А. Е. Ферсману. С тех пор страна перестала закупать кварцевые клинья за границей за валюту. Шахмин поддерживал связи с Шубниковым в Ленинграде, а затем и в Москве. Он получил «Охранную грамоту» — справку от вице-президента АН СССР А. Е. Ферсмана: Шахмин является крупным и незаменимым специалистом и изобретателем в области обработки камня. Шахминым сконструированы и сделаны многочисленные приборы, до настоящего времени ввозившиеся из-за границы.

³² Заварицкий Александр Николаевич (1884–1952). Академик (1939), специалист в области геологии и петрографии. Основоположник новой ветви науки о горных породах — петрохимии. Его трехтомная монография «Гора Магнитная и ее месторождения железных руд» стала настольной книгой уральских геологов и горных инженеров. Профессор Уральского горного института в Екатеринбурге (1921). Директор Института геологических наук АН СССР в Москве (1939). Имя Заварицкого присвоено Институту геологии и геохимии Уральского центра АН СССР в Екатеринбурге.

³³ Китаев Григорий Георгиевич (1889–1971). Уральский горщик (так на Урале называли знатоков камня), первооткрыватель месторождений. Работал в экспедиции Вернадского (1912–1917), собирал коллекцию для Горного института. В 1919 г. из образцов коллекции, собранной Китаевым, был сформирован подарок Ленину. В 1920 г. по рекомендации Ферсмана назначен заведующим копями драгоценных камней на Урале в районе Албашка—Мурзинка—Липовка.

³⁴ Ревуцкая Елизавета Дмитриевна (1866–1942). Минералог, ученица Вернадского, его ассистентка на Высших женских курсах в Москве (с 1897 г.); коллега О. М. Лебедевой-Шубниковой, которая тоже служила на этих курсах. Ревуцкая также работала с Вернадским в Радиевом институте. В течение многих лет была, в сущности, его референтом. Умерла во время блокады в Ленинграде.

³⁵ Вернадский Владимир Иванович (1863–1945). Учитель Ферсмана и Шубникова. Свою первую самостоятельную работу студент Шубников выполнил под руководством Вернадского.

³⁶ Речь идет о дочерях Шубниковых, Вере и Елене.