Прекрасна чарующая картина теоретической физики, когда теоретик обращается с математическими формулами, как с разумными существами (возможно, более разумными, чем он сам), вслушивается в их волеизъявление и, после долгих неудачных попыток, в конце концов достигает успеха. Теоретические формулы (если, конечно, уметь вовремя остановиться в процессе их написания) с невиданной доселе точностью согласуются с экспериментом. (Правда, так и непонятно, в каком именно месте и почему следует остановиться.) Эта картина является основным предметом внимания для той части философии науки, которая рассматривает процессы математизации. Но как отвратительна нарисованная в предыдущих главах картина математической экологии. Исходя из очевидно неверных предпосылок (автономная система дифференциальных уравнений), биологи ставят грубые эксперименты, в которых даже порядок ошибки (определения численностей видов) остается неизвестным; закрывают глаза на очевидные противоречия теории и эксперимента, а если чего и достигают, то самого грубого прогноза динамики численностей на один временной шаг вперед.
Чтобы правильно распорядиться своими симпатиями и антипатиями, важно понимать, что большая часть тех технических знаний, которые составляют основу жизни современной цивилизации, математизирована ничуть не более благородно и не более надежно, чем эта самая экология динамики численностей. Мы не умеем надежно рассчитать работу схемы возбуждения генератора в режиме его выбега и потому вынуждены делать эксперименты. Немыслимое заранее нагромождение нелепых случайностей приводит к тому, что результатом этих экспериментов оказывается невиданная прежде промышленная авария. А при анализе причин и хода этой аварии мы настолько беспомощны, что не можем сказать с определенностью, было ли ее последней причиной сбрасывание стержней защиты или нет, да и каким был взрыв — водородным или паровым.
Принципиально прост процесс ядерного взрыва — настолько, что его можно понять, стоя в очереди в баню. Собственно, речь идет о применении такого метода упрощения задачи, который изложен в известном учебнике. А. Д. Сахарову даже неинтересно заниматься подобными вещами, так как его влечет высокая мистика фундаментальной физики. Но разработанный метод — качественный, в лучшем случае — полуколичественный. Необходимы испытания на образцах реального оружия, а они таковы, что возникает угроза массового убийства людей. При анализе этой проблемы приходится оперировать такими числами, что и теперь, через 30 с лишним лет неизвестно, верны ли они хотя бы по порядку величины.
Мистика биологии в самой основе нематематическая, а исходит из непосредственного контакта с живыми существами. Но биология стремится быть количественной наукой (не проявляется ли здесь в конечном счете числовая мистика Пифагора?). Без количественного расчета, очевидно, невозможно ответить на самые простые вопросы экологии. Но при этом получается то, что получается. В утешение экологу, который, может быть, огорчен нарисованной в этой книге картиной, можно сказать, что подобная картина для современной науки является скорее правилом, чем исключением. Как ни плохо понимаем мы внезапные вспышки или падения численностей тех или иных видов, но все-таки не хуже, чем процесс неуправляемого разгона чернобыльского реактора. А математический уровень качественной теории дифференциальных уравнений ничуть не менее благороден, чем нахождение автомодельного решения уравнений гидродинамики. Мы не можем в своих оценках ориентироваться исключительно на действительно возвышенный уровень теоретической физики. Прочие же науки — от ядерной энергетики до экологии и от экологии до социологии — математизированы примерно на одинаковом уровне.