Наука как игра без правил

Сергей Багоцкий
«Химия и жизнь» №3, 2024

13 января 2024 года исполнилось 100 лет со дня рождения выдающегося философа и исследователя науки Пауля (Пола) Фейерабенда (1924–1994). Это был человек, утверждавший, что в научной методологии «все дозволено», но что науку следует отделить от государства и лишить звания обладательницы абсолютной истины. Тот, кого превозносили и оскорбляли, любили и горячо ненавидели. Тот, кто защищал астрологов и креационистов, но отрицал, что был врагом науки.

Из Вены в Беркли

Пауль Фейерабенд родился в Вене, которая в первой половине XX века была одной из интеллектуальных столиц мира. Там процветала философская школа, выросшая из трудов профессора Венского университета, физика и мыслителя Эрнста Маха (1838–1916), которая сформировала философию логического позитивизма. Лидером кружка был профессор Мориц Шлик (1882–1936). В 1936 году его застрелил у входа в университет его же бывший аспирант Иоганн Нельбек. Свое преступление убийца объяснил в том числе научными разногласиями с шефом — подрывающей моральные ценности антиметафизической установкой Шлика. Нельбек был человеком неуравновешенным, и все же это лишний раз подтверждает, что проблематика научного познания представлялась буквально вопросом жизни и смерти.

В Вене жили и работали философ Людвиг Витгенштейн (1889–1951), математик Курт Гёдель (1906–1978) и другие яркие интеллектуалы. Существовала в Вене и мощная школа экономистов, наиболее яркими представителями которой были Людвиг фон Мизес (1881–1973), Фридрих фон Хайек (1899–1992) и Оскар Моргенштерн (1902–1977). В Вене 1920-х годов продолжали работать престарелый создатель психоанализа Зигмунд Фрейд (1856–1939) и его ученики.

Однако в марте 1938 года гитлеровская Германия присоединила к себе Австрию, после чего интеллектуальному цветению Вены пришел конец. Столичные интеллектуалы, среди которых было немало евреев, эмигрировали или погибли в концлагерях.

Но вернемся к Паулю Фейерабенду. Сама его фамилия выглядит символом: Feierabend (именно так она писалась изначально, буква y вместо i появилась только у деда философа), то есть «свободный вечер», «окончание работы», — это вечер в конце недели, когда добропорядочный бюргер отправляется в трактир, где весело проводит время, забыв о рутине повседневной жизни. Подходящая фамилия для любителя философских парадоксов и провокаций.

Пауль Фейерабенд родился в семье мелкого чиновника и швеи. Семья жила в Вольфганггассе, не самом благополучном районе Вены, и родители даже запрещали мальчику гулять на улице. Фейерабенд вспоминал в своей автобиографии, что цыганские музыканты, фокусники и прочие эксцентричные персонажи были частью повседневности Вольфганггассе, а таинственные, мистические события и будничная обыденность всегда были рядом друг с другом.

Мать философа, любившая музыку и привившая любовь к ней своему сыну, страдала, по-видимому, психическим расстройством, неоднократно пыталась покончить с собой и умерла при обстоятельствах, заставляющих подозревать самоубийство. В детстве Пауль был болезненным ребенком и с трудом находил общий язык со сверстниками. Научившись читать, он поглощал одну книгу за другой. В гимназические годы Пауль увлекался точными науками, по математике и физике был первым учеником. Но неплохо успевал и по другим дисциплинам.

Родители Пауля приветствовали аншлюс Австрии и были поклонниками Гитлера. Сам он в автобиографии, написанной незадолго до смерти, признавался, что «не принимал целей нацизма», «почти не знал, в чем они заключаются», оккупацию Австрии и войну воспринимал не как моральную проблему, а как «неудобства». Так или иначе, он был членом Гитлерюгенда, по окончании гимназии в 1942 году вместе с другими молодыми людьми исполнял трудовую повинность во французской деревне под Брестом: «Мы двигались вокруг деревни, рыли канавы, а затем снова их закапывали».

Позднее он поступил в офицерскую школу и надеялся, что война окончится раньше, чем он пройдет курс. Однако в конце 1943 года Фейерабенда отправили на Восточный фронт, где он провоевал несколько месяцев, был награжден Железным крестом и произведен в лейтенанты. Когда немецкая армия начала отступать, его военная служба завершилась тяжелым ранением в позвоночник и демобилизацией. Он думал, что останется в инвалидной коляске, но потом встал на костыли. До конца жизни философ передвигался с трудом.

Первоначально молодой Пауль Фейерабенд хотел стать музыкантом или певцом, благо были хорошие способности. В автобиографии он рассказывает, как встретился с Бертольдом Брехтом, который покинул Германию в 1933 году и некоторое время жил в Вене, и как Брехт предлагал ему должность ассистента режиссера в театре. И после ранения, находясь в Веймаре, Фейерабенд брал уроки итальянского языка, пения и игры на фортепьяно. Увлечение музыкой осталось с ним на всю жизнь

Но наука влекла сильнее. Вернувшись в Вену, Фейерабенд поступил на исторический факультет университета, чтобы осмыслить свой военный опыт, изучая историю и социологию. Однако затем перевелся на физический факультет. Здесь он увлекся философскими проблемами науки и даже организовал студенческий научный кружок, председателем которого стал профессор Виктор Крафт (1880–1975).

В 1951 году Фейерабенд получил ученую степень и начал думать о серьезной научной работе. Он получил стипендию Британского совета и хотел стажироваться в Кембридже у Людвига Витгенштейна, с которым контактировал еще в студенческие годы. Но Витгенштейн умер в том же 1951 году, и Фейерабенд начал работать под руководством Карла Поппера (1902–1994) в Лондонской школе экономики. Однако что-то не сложилось, и Фейерабенд вернулся в Вену. В дальнейшем научные взгляды Фейерабенда и Поппера сильно разойдутся.

Те, кто знали его в 1950-е, говорили о нем как о веселом и обаятельном человеке: «вовсе не такой сухой, как может показаться из некоторых (не всех) его сочинений», «умный и озорной, как бочка обезьян».

Научные интересы молодого Фейерабенда были связаны с философскими проблемами квантовой механики. Он опубликовал ряд работ, которые вызвали интерес у специалистов, подал заявку на должность профессора университета в Бристоле; рекомендательные письма для него написали Карл Поппер и Эрвин Шредингер. Эту должность он получил в 1955 году, а в 1958-м его пригласили прочитать курс лекций в университете Беркли (США, штат Калифорния). Этот университет по праву считался и считается одним из лучших в мире. Во всемирном рейтинге университетов 2010 года он занимает второе место. В 1958 году его возглавлял выдающийся радиохимик, лауреат Нобелевской премии Гленн Сиборг (1912–1999).

В 1959 году Пауль Фейерабенд стал постоянным профессором Беркли, где проработал до 1990 года. Англоязычные коллеги называли его Полом, и под этим именем он фигурирует во многих отечественных и зарубежных работах.

В 1960 году Пол Фейерабенд публикует книгу «Проблема существования теоретических сущностей». В 1962-м — книгу «Объяснение, редукция и эмпиризм», а в 1963-м — статью «Как стать хорошим эмпириком?».

Сделаем остановку, чтобы разобраться, как можно сомневаться в существовании сущностей и чем были так замечательны философские воззрения Фейерабенда.

Нужно больше теорий

В философии и в обыденной жизни используются понятия (в философии они называются категориями) «сущность» и «явление». Явление — это то, что мы наблюдаем, а сущность — то, что стоит за наблюдаемым.

Физика как самостоятельная научная дисциплина сформировалась в ходе научной революции конца XVIII — начала XIX века. Стало понятным, что одни явления могут переходить в другие, совершенно на них не похожие. Механическое движение может превращаться в тепло, свет — вызывать химические превращения, электричество — порождать магнетизм и механическое движение. Для уяснения этих превращений нужно было объединить механику, оптику, электростатику и ряд других научных дисциплин в единую научную дисциплину — физику. Первый в мире университетский курс физики прочитал в 1806 году в Йенском университете Иоганн Риттер (1777–1810).

Новая научная дисциплина исходила из того, что за самыми разными явлениями можно и нужно искать единую сущность. Для обозначения этой сущности был реанимирован аристотелевский термин «энергия». А в 1840-х годах был сформулирован закон сохранения энергии, лежащий в основе классической физики.

В XIX веке поиск сущностей, стоящих за явлениями, считался главной задачей науки. Однако к концу века мысль о том, что наука должна искать сущности, стала подвергаться критике. Главным критиком был австрийский физик Эрнст Мах, тот самый, труды которого вдохновляли основателей Венского кружка.

Из идей Эрнста Маха выросла влиятельная в XX веке философия позитивизма. Ее популярность в значительной степени определялась успехами квантовой механики. Квантовая механика имеет дело с явлениями, которые могут произойти с определенной вероятностью. Что стоит за этими явлениями, современная наука не знает. И поиски более глубокой сущности этих явлений здесь, разумеется, бессмысленны.

Итак, позитивизм объявляет единственным источником истинного, действительного знания эмпирические исследования и отрицает познавательную ценность философского исследования. Эмпиризм — метод познания через ощущения, «мы знаем то, что видели, слышали и т. д.». Позитивизм — достаточно давняя концепция, прошедшая не одну фазу развития. В частности, Венский кружок стал колыбелью логического позитивизма, или неопозитивизма. Члены Венского кружка называли бессмысленными любые утверждения, не проверяемые эмпирически, — так, бессмысленны метафизические утверждения. «Если кто-либо утверждает: „Существует Бог“, „Первоначальная причина мира есть бессознательное“, „Существует энтелехия, которая является основой жизни существ“, то мы не должны говорить: „То, что вы говорите, ошибочно“, а должны скорее спросить: „Что вы имеете в виду под этими предложениями?“» — гласил манифест Венского кружка.

Казалось бы, здравый взгляд на вещи, полностью соответствующий принципам современной науки. В то же время старшее поколение читателей, знакомое с трудами В. И. Ленина, помнит, что философское направление, которое развивал Эрнст Мах, известное как «эмпириокритицизм» или «махизм», вызывало резкую критику материалистов. И не только Ленина.

Например, Мах считал, что на основе наблюдения явлений неправомерно делать выводы об их сущности, поэтому задачи науки заключаются не в поиске сущностей, а в поиске наиболее удобного описания явлений. Он, в частности, был противником атомизма. В его время не было методов, позволяющих наблюдать атомы или прямо обусловленные их существованием явления, и Мах рассматривал атомы как гипотезу для объяснения ряда физических и химических явлений, без которой можно обойтись, — как удобный способ описания, и не более.

Нетрудно вообразить ситуацию, в которой подобный подход будет неплодотворным. Ученый становится рабом лабораторного журнала, ему «запрещено» отступать от наблюдаемого.

Ответ на вопрос о том, что ищет наука — сущность или удобный способ описания фактов, — каждый исследователь решает для себя сам. И это решение в немалой степени определяется психологическими особенностями человека. Периодическую закономерность весов химических элементов открыл не только Дмитрий Иванович Менделеев, но только он понял, что открыл не просто удобный способ описания, а какую-то сущность (какую именно, он не знал). И благодаря этому предсказал существование трех неизвестных науке элементов, которые позже были обнаружены.

Карл Поппер, критикуя логический позитивизм, ввел понятие о фальсифицируемости, или принципиальной опровергаемости научной теории. О научности больше говорит принципиальная возможность опровергнуть теорию с помощью наблюдений, чем наличие подтверждающих наблюдений. Например, постулаты общей теории относительности фальсифицируемы, а постулаты психоанализа — нет. Поппер также напоминал, что концепция, которая сегодня представляется нефальсифицируемой, ненаучной и, возможно, метафизической, завтра благодаря развитию знаний или технологий может стать фальсифицируемой, то есть научной.

Фейерабенд, со своей стороны, заявил, что ВСЕ утверждения являются гипотетическими, поскольку акт наблюдения всегда требует теории, подтверждающей его достоверность. (Существует ли то, что видим своими глазами? Простейшая оптическая иллюзия подтверждает, что не всегда, о более сложных случаях и говорить не приходится.)

В качестве движущей силы научного прогресса Фейерабенд предложил плюрализм теорий — представление, согласно которому возникновение новых теорий дает дополнительные возможности для проверки предыдущих (идея, чуждая логическому позитивизму).

Бывает так, что только альтернативная теория указывает на возможность проверки. Один из примеров, который Фейерабенд не раз использовал, — броуновское движение, то есть беспорядочное движение твердых видимых частиц в жидкости или газе, вызываемое движением окружающих молекул. Его открыл Роберт Броун еще в 1827 году, и в учебниках пишут, что броуновское движение является свидетельством теплового движения молекул, а следовательно, подтверждает второй закон термодинамики. Однако для этого броуновское движение сначала должно было получить объяснение с помощью эйнштейновской кинетической теории газов, которая формально противоречила принятой на тот момент теории.

Свой принцип умножения теорий Фейерабенд дополняет «принципом упорства», что позволяет ученым развивать теории независимо от проблем, с которыми они могут столкнуться: Фейерабенд заимствовал эту идею от Томаса Куна, утверждавшего, что без упорства все теории были бы преждевременно отвергнуты.

«Наука — один из многих мифов?»

Фейерабенд сам начинал как позитивист, критиковал эмпиризм лишь для того, чтобы объяснить, «как стать хорошим эмпириком» (одноименная статья предлагает следующий рецепт: «не довольствоваться той теорией, которая находится в центре внимания, и теми проверками теории, которые можно провести непосредственно», а искать альтернативы).

Однако пристальное изучение реальной истории науки, в которой хаоса было куда больше, чем порядка, делало его взгляды все радикальнее. В 1969 году он публикует статью «Наука без опыта», а в 1970-м — статью «Утешение для специалиста». А в 1975 году выходит главный труд его жизни — книга «Против метода. Очерк анархистской теории познания» (в русских переводах также «Против методологического принуждения»).

Судя по всему, в начале 1970-х годов Фейерабенд пережил глубокий внутренний кризис, чему способствовали болезнь и смерть его близкого друга Имре Лакатоса (1922–1974). Фейерабенд познакомился с ним в Лондонской школе экономики. Во время его лекций Лакатос часто вскакивал и начинал защищать рационалистические аргументы. Лакатос и Фейерабенд, по словам последнего, «разнились мировоззрением, характером и амбициями», и тем не менее подружились. Они собирались написать книгу вместе: Лакатос должен был защищать рационалистический взгляд на науку, а Фейерабенд — критиковать его. Сердечный приступ, убивший Лакатоса, положил конец этим планам.

Тон Фейерабенда становится заметно агрессивным, провокационным — возможно, еще и потому, что больше не слышен голос оппонента. Вот что говорится в предисловии к немецкому изданию «Против метода»: «Критическое исследование науки должно ответить на два вопроса: 1. Что есть наука — как она действует, каковы ее результаты? 2. В чём состоит ценность науки? Действительно ли она лучше, чем космология хопи, наука и философия Аристотеля, учение о дао? Или наука — один из многих мифов, возникший при определенных исторических условиях?»

В середине XX века исследователи в области науковедения пытались разработать универсальную методологию науки и универсальные критерии, позволяющие отличить науку от того, что наукой не является. Помимо уже упомянутой фальсифицируемости, существуют и многие другие критерии.

Книга «Против метода» провозглашает, что единственный метод, не препятствующий научному прогрессу, — это «всё дозволено» (anything goes). Фейерабенд доводит до абсурда принципы методологического монизма, то есть требование в обязательном порядке использовать единую методологию во всех научных исследованиях. Он покушается на такие священные понятия, как фальсифицируемость, стремление к увеличению эмпирического содержания исследования, принцип отсутствия противоречий между теориями.

Свои взгляды Фейерабенд доказывает на примере, не менее почитаемом любителями науки, чем критерии научности: он изучает гипотезу Галилея о вращении Земли. Галилей, заявляет Фейерабенд, не обосновал эту гипотезу известными фактами и не предложил нефальсифицируемую гипотезу, имевшую больше эмпирического содержания, чем ее предшественница — аристотелевская теория движения. Вместо аргументов Галилей использовал, по сути, пропаганду, эмоции, более того, хороших экспериментальных данных, которые могли бы стать аргументами, во времена Галилея невозможно было получить. Если бы Галилей соблюдал принципы «хорошего тона» современной науки, то он не доказал бы верность гелиоцентрической космологии.

В книге «Против метода» Фейерабенд объявил, что универсальную методологию науки, работающую всегда и везде, создать в принципе невозможно и что общепринятая методология науки неизбежно будет меняться вместе с наукой. Поэтому методологический бардак, сопровождающий научно-исследовательский процесс, — это неустранимое зло, которое, однако, оборачивается добром, способствуя развитию науки. «Не Человек служит Разуму, а Разум Человеку», — говорил Фейерабенд.

Он зашел и намного дальше, критикуя современную науку с позиций этики, подвергая сомнению ее авторитет и ее претензии на титул благодетельницы человечества. Он напоминает в том же предисловии к немецкому изданию, что в демократическом обществе решения принимают налогоплательщики, а не узкие группы специалистов, и что это оправданно, даже если в штате Калифорния теорию Дарвина заменяют в школах Книгой Бытия: «Демократия представляет собой собрание зрелых людей, а не сборище глупцов, руководимое небольшой группой умников. (...). Зрелость важнее специальных знаний, так как именно она решает вопрос о сфере применимости таких знаний».

Далее Фейерабенд выступает в защиту народной медицины и астрологии, с гордостью заявляет, что в пользе нетрадиционной медицины убедился лично во время своей болезни, упоминает в том числе «иглоукалывателей и экстрасенсов». Несмотря на то, что мы обязаны науке невероятными открытиями, пишет он, наука «вытесняет позитивные достижения более ранних эпох и вследствие этого лишает нашу жизнь многих возможностей».

«Можем ли мы исключить возможность того, что известная ныне наука, или „поиск истины“ в стиле традиционной философии, превратит человека в монстра? Можно ли исключить возможность того, что это будет ущербный человек, превращенный в убогий, угрюмый, самонадеянный механизм, лишенный обаяния и чувства юмора? (...) Я полагаю, что ответ на все эти вопросы должен быть отрицательным, и уверен в том, что реформа наук, которая сделает их более анархистскими и более субъективными (в смысле Кьеркегора), крайне необходима».

Уже не удивительно, что Фейерабенд критиковал научное образование, убивающее творческую жилку и сужающее кругозор студентов (имея в виду, естественно, преподнесение господствующей в данной момент теории как единственной истины).

Такие утверждения создали Фейерабенду устойчивую репутацию анархиста. Книга «Против метода» стала международным бестселлером, но вызвала неоднозначную реакцию философской и науковедческой общественности. Среди рецензий были и весьма резкие.

В 1977 году Фейерабенд публикует книгу «Наука в свободном обществе». В ней он продолжает рассуждать о том, что наука должна быть подконтрольна обществу и отделена от государства подобно тому, как это произошло с религией. Последний раздел, «Беседы с неграмотными», содержит ответы на критику «Против метода».

Обида научного сообщества была огромна. В 1987 года журнал Nature опубликовал эссе двух британских физиков «Где наука пошла не так». Обсуждая причины неприязни общества к науке, авторы обвинили в этой тенденции философов, которые публично отрицали, что наука устанавливает объективные истины. Эссе было проиллюстрировано фотографиями Карла Поппера, Имре Лакатоса, Томаса Куна, и Пола Фейерабенда с подписью «Предатели истины?» Вряд ли к этому тексту нужно относиться серьезнее, чем к рассуждениям об астрологии самого Фейерабенда, но он показывает, как «благодарны» были философу за советы и критику представители естественных наук.

Искусство науки

Оставим в стороне нетрадиционную медицину: у многих людей удачный субъективный опыт во время продолжительной болезни изменяет картину мира. Не будем говорить и о том, кто должен принимать решения, специалисты или общественность: после пандемии COVID-19 это вдвойне болезненная тема. Но так ли враждебно науке представление о том, что есть вещи поважнее фактов?

Вот еще один яркий пример из истории научного познания. В 1815 году врач Уильям Праут (1785–1850) обратил внимание на то, что атомные веса многих химических элементах кратны атомному весу водорода, и выдвинул гипотезу о том, что все атомы построены из однотипных «кирпичиков». Гипотеза была красивой, но продержалась недолго. Йенс Якоб Берцелиус (1779–1848) показал, что атомный вес хлора составляет 35,46 единицы, и гипотезу Праута сочли опровергнутой.

Но наука XX века установила, что Праут в принципе был прав. Правда, атомные ядра, в которых заключена большая часть массы атома, состоят не из одного, а из двух типов кирпичиков: протонов и нейтронов. В ядрах каждого элемента имеется строго определенное число протонов, но может быть разное число нейтронов. Атомы одного и того же элемента с разным числом нейтронов получили название изотопов. Обычно в составе элемента преобладает один изотоп, но встречающийся в природе хлор — это смесь нескольких изотопов, а измеренный Берцелиусом атомный вес — всего лишь средний атомный вес. Критерий красоты идеи, которым руководствовался Праут, подвел его к истине ближе, чем критерий соответствия фактам, которым руководствовался эмпирик Берцелиус.

Вполне конструктивно и предложение выдвигать множество самых разных гипотез, которые могут не согласовываться не только с существующими научными представлениями, но и с известными фактами. Анализ таких гипотез позволит увидеть явление с новой, неожиданной стороны и может способствовать новым интересным работам.

Наличие единственной общепринятой теории ведет, по мнению Фейерабенда, к ее деградации. С этой точки зрения антидарвинистские ереси весьма полезны для развития биологии. Без них ортодоксальные дарвинисты превратятся в жирных карасей, которых давно не гоняла щука.

Исследователь зачастую отбрасывает редкие и странные результаты эксперимента, называя их артефактами. Но это не всегда правильно. Физики знали, что альфа-частицы свободно проходят через вещество. Но Эрнест Резерфорд (1871–1937) обратил внимание на то, что иногда траектория частицы отличается от прогнозируемой. Он не проигнорировал это странное явление, а подробно изучил его, и благодаря этому возникло представление о положительно заряженном атомном ядре. Редкие события иногда оказываются интереснее типичных, и об этом полезно помнить «хорошему эмпирику».

Не надо презирать и устаревшие теории. Они могут воскреснуть в новом обличье. Теория флогистона как особой субстанции в составе всех горючих веществ была опровергнута во второй половине XVIII века. Но если понимать под флогистоном не вещество, а энергию, то некоторые рассуждения сторонников звучат вполне осмысленно и с сегодняшней точки зрения.

Жан-Батист Ламарк (1744–1829) объяснял появление у жирафа длинной шеи ее упражнением при объедании листьев на высоких деревьях в саванне. Над этим много смеялись специалисты, знающие, что от упражнения или неупражнения наследственные задатки не меняются в нужную сторону, а генетические признаки, отвечающие за длинную шею, передаются большему количеству потомков, так как длинношеие хорошо питаются и преуспевают. Но если бы жирафы не упражнялись в обрывании листьев, то и отбора на длинную шею не было бы.

Участникам ежегодной Школьной биологической олимпиады в Московском университете однажды предложили вопрос: «Кто лучше выступает в цирке: среднестатистические собаки или цирковые собаки, несколько поколений которых обучались трюкам? Свое мнение обоснуйте». Знающие школьную программу, но недалекие ученики написали, что разницы нет, потому что результаты упражнения не наследуются. А самые умные ученики догадались, что циркачи отбирали наиболее способных собак, поэтому потомственные цирковые собаки могут выступать лучше. Этот пример показывает, как опасен догматический подход («всем известно, что Ламарк неправ»), когда он подменяет самостоятельное мышление и у школьников, и у мыслителей изрядного возраста.

Портрет человека науки, нарисованный Фейерабендом, сильно отличался от портрета, сложившегося в головах философов-позитивистов. Это не занятие зануд, постоянно боящихся допустить методологическую ошибку, а увлекательное приключение, в котором нет жестких правил и царит дух свободы. Наука в описании Фейерабенда стала похожей на искусство.

Конечно, нормы приличия соблюдать нужно. Когда человек науки высказывает какое-то утверждение, коллеги вправе поинтересоваться, на чем это утверждение основано, и, если аргументы кажутся неубедительными, не согласиться с уважаемым докладчиком. Но свободная и в значительной степени хаотичная игра ума для науки в конечном итоге полезна. Поэтому ничего не бойтесь и смелее вперед!

В академической среде ваши исследования считают лженаукой? Ну что же, и лженаука полезна. Ничего так не способствует воспитанию праведности, как созерцание греха. Вы войдете в историю науки как человек, своим примером предостерегший коллег от неподобающего стиля работы.

Интересно, что в первом издании книги «Против метода» была глава, посвященная истории искусства. В этой главе Фейерабенд пропагандировал мысль о том, что универсальной методологии нет не только в науке, но и в искусстве. Однако в последующие издания автор эту главу не включал. Но в 1984 году Фейерабенд публикует книгу «Наука как искусство», в которой утверждает, что и в науке, и в искусстве есть изменения, но нет прогресса. Это утверждение, мягко говоря, спорно. Действительно, многие научные идеи были сформулированы достаточно давно (о существовании атомов говорили еще в Древней Греции). Но в науке идея, не подтвержденная фактами, стоит немногого. А возможность получения новых фактов, несомненно, прогрессировала.

В 1983 году 60-летний Пол Фейерабенд познакомился с молодой красивой итальянкой Грацией Боррини (род. в 1952 г.). Грация была физиком, и сначала ее возмутила книга Фейерабенда, но потом она увидела в ней смысл и тонкость. Их бурный роман завершился законным браком, четвертым в биографии философа. В 1990 году Фейерабенд уволился из Беркли и стал вести жизнь независимого мыслителя.

В начале 1990-х с ним познакомился американский научный журналист Джон Хорган, известный российскому читателю по книге «Конец науки. Взгляд на ограниченность знания на закате Века Науки». Книга с таким названием, конечно, не могла обойтись без портрета главного возмутителя спокойствия. Хорган отмечает интеллектуальное позерство Фейерабенда, его склонность к шокирующим заявлениям, его забавные пререкания с женой о том, как часто он моет посуду (по его версии, всегда, по версии Грации, крайне редко; «я решил поверить физику, а не философу», отметил Хорган).

«У Фейерабенда были угловатые черты лица и безумное обаяние лепрекона. Он декламировал, язвил, уговаривал и шептал — в зависимости от своей мысли или сюжета — описывая руками круги, как дирижер. Самоуничижение придавало остроты его высокомерию. Он называл себя „лентяем“ и „болваном“. Когда я спросил о его „позиции“ по какому-то вопросу, он поморщился. „У меня нет позиции! — воскликнул он. — ...У меня есть мнения, которые я довольно энергично защищаю, а потом узнаю, насколько они глупы, и отказываюсь от них!“» Фейерабенд с возмущением отрицал приписываемую ему «антинаучность»: он никогда не утверждал, что все теории одинаково хороши, он только хотел, чтобы у науки было больше инструментов для работы. Говорил и о своей последней книге «Завоевание изобилия», о том, что доступная нам реальность должна быть лишь малой частью подлинного многообразия сущего.

В 1993 году у Пола Фейерабенда была обнаружена опухоль головного мозга. Философ умер 11 февраля 1994 года в клинике в Швейцарии. Джон Хорган позвонил Грации Боррини в Цюрих, чтобы выразить соболезнование, и не удержался от вопроса: обращался ли «враг науки» за помощью к официальной медицине? Конечно, ответила она. Он «полностью доверял» поставленному диагнозу и был готов принять любое лечение, но опухоль обнаружили слишком поздно.

В 1995 году была опубликована автобиографическая книга Фейерабенда «Убивая время», в 1999 году — «Завоевание изобилия». Некоторые его книги переведены на русский язык.

Иллюстрации Сергея Тюнина