Супермарс для земной жизни

Интервью Бориса Штерна с Михаилом Никитиным
«Троицкий вариант — Наука» №4(423), 25 февраля 2025 года

Оригинал статьи на сайте «Троицкого варианта»

Коллаж на основе снимков ровера «Оппортьюнити» NASA. Kevin Gill

Михаил Никитин

Борис Штерн продолжает беседовать с биологом и популяризатором науки Михаилом Никитиным¹ об эволюции на Земле в рамках цикла «Происхождение жизни»². Видеозапись беседы: YouTube, RuTube, VK Video.

— Добрый день! Сегодня у нас в гостях — в который раз — Михаил Никитин. Очередная беседа по поводу эволюции жизни и ее места во Вселенной. Мы долго говорили про эволюцию, а теперь поговорим о том, чем должна вообще, по идее, завершиться эволюция жизни на Земле — ее экспансией, если есть куда двигаться. Поэтому, Михаил, обсудим возможную попытку экспансии земной жизни на планеты вне Солнечной системы.

Борис Штерн

Для начала нужно короткое введение. В пределах 10 парсеков от Солнечной системы есть около 250 звезд главной последовательности плюс бурые карлики и белые карлики. Из них примерно 60 штук потенциально пригодны для жизни на планетах возле них — т. е. это оранжевые карлики, желтые карлики и звезды класса F, если на них есть планеты в зоне жизни. У звезд в радиусе 10 пк найдено 10⁶ планет, но, правда, в основном у красных карликов. С другой стороны, были найдены семь планетных систем у нормальных звезд, которые я перечислял³, класса G (я думаю, что просмотрены не все). Из этих планетных систем не найдено ни одной земли в зоне жизни — не потому, что их там нет, а потому, что против них работает жесточайшая наблюдательная селекция: они не наблюдаемы современными средствами. По косвенным оценкам с помощью данных космического телескопа «Кеплер», нацеленного на транзитные экзопланеты, у этих 60 звезд должно быть порядка полутора десятков планет типа Земли в зоне жизни. То есть в пределах 10 пк у нас есть потенциально больше десятка целей, которые пока что не найдены. Но есть уже довольно «теплое» указание: это знаменитая Тау Кита, где две суперземли с резонансом 1 к 4, между которыми как раз напрашивается планета типа Земли. Это я к тому, что, в принципе, в пределах досягаемости с помощью атомной энергии, которая может обеспечить перелет за тысячи лет, есть выбор, выбор цели. Теперь представим себе, что мы когда-нибудь найдем одну из этих подходящих целей, а именно планету, сравнимую по массе с Землей, с атмосферой, с океанами и континентами. Из Солнечной системы это выяснить можно. И первый вопрос у меня будет такой. Скажем, мы туда закинули корабль в сотню тонн с жизнью, с искусственным интеллектом. Можно ли с помощью этой жизни терраформировать планету за разумное время? И как? Михаил, что вы думаете по этому поводу?

Системы с 60 наиболее яркими звездами в радиусе 10 пк (gruze.org)

— Борис, какие части вопроса для вас важнее: терраформировать, т. е. сделать пригодной для жизни людей, или найти планету с океанами, похожую на Землю?

— Терраформировать.

— Тогда задача эта в разумные сроки меньше миллионов лет не решается. Сейчас поясню почему. Если мы считаем, что эта планета плюс-минус аналогична Земле по массе и по химии поверхности, плюс-минус аналогична Земле в докислородную эпоху — архейской Земле, — то что мы можем ожидать от такой планеты, на которой не зародилось, например, никакой собственной жизни? Там будет азотно-углекислотная атмосфера с небольшой примесью метана и не будет значимых количеств кислорода. Что будет, если мы попробуем эту планету терраформировать? Допустим, забрасываем туда генетически модифицированных цианобактерий, приспособленных к разным неприятностям. Они начинают там размножаться, расселяться, производить больше и больше кислорода... Но он сначала будет тратиться на окисление тех минералов, которые могут окислиться, а таких минералов много. В случае архейской Земли мы можем довольно уверенно сказать, что это были всевозможные сульфиды на суше, такие как пирит (сульфид железа), это растворенное закисное железо в океанской воде. И какое-то время нашим цианобактериям придется потратить на окисление вот этого всего, что окисляется. Этот восстановительный минеральный буфер будет блокировать насыщение атмосферы кислородом довольно долго. Надо, конечно, аккуратнее считать, но в случае Земли кислородным фотосинтетикам на это понадобилось время, измеряемое миллиардом лет. Даже если мы их генетической модификацией настроим на то, чтобы они сразу всё хорошо умели, они будут ограничены энергией, получаемой от местной звезды — светимость ее ограничена, — и, что еще хуже, будут ограничены побочными продуктами этого окисления. В сульфидных минералах связан, например, мышьяк, который при их окислении будут высвобождаться и попадать в водоемы. И по геологической летописи в начале протерозоя на Земле это как раз происходило в довольно значительных количествах. Сравнительная геномика земных микробов показывает, что как раз тогда среди них очень быстро распространились гены, придающие хотя бы частичную устойчивость к мышьяку. Сделать этот элемент полностью нетоксичным сложно, но уменьшить его токсичность на пару порядков можно. Но если мы поможем цианобактериям генной модификацией и сделаем так, чтобы мышьяк их не беспокоил, то получим за несколько сотен тысяч лет активности такой искусственной микробной биосферы планету, в которой в атмосфере будет плюс-минус пригодное для человека количество кислорода, но океан будет насыщен мышьяком — к такому людям лучше не подходить. Будет ли пригодная для питья вода в водоемах на суше — это вопрос открытый (в каких-то, наверное, будет), но вот океан для негенно-модифицированной земной жизни окажется мертвый. И очищение океана от мышьяка, связанное с геологическими процессами, займет минимум еще несколько миллионов лет. То есть терраформирование архейской земли одними биологическими способами, к сожалению, слишком долгий процесс. Гораздо дольше, чем даже межзвездные перелеты: не тысячи, а миллионы лет. Мы вряд ли готовы планировать дела на такое время в каком-то обозримом будущем.

— Сразу вопрос. Здесь по-хорошему надо решать кинетическое уравнение. Цианобактерии выделяют кислород, минералы его поглощают, и при этом должна быть какая-то равновесная концентрация, зависящая от скорости выделения кислорода и скорости его поглощения. Понятно, что эта равновесная концентрация не равна нулю и зависит от скорости выделения. Достаточна ли она, скажем, для того, чтобы высадить наземные растения?

— Смотрите: в протерозойскую эпоху, когда на Земле происходило окисление сульфидных минералов суши, равновесная концентрация кислорода держалась на уровне примерно в 50–100 раз ниже современного, т. е. ниже 1%. Для животной жизни это однозначно мало, а наземные растения — если, опять же, им помочь с генной модификацией — можно высадить. Да, они усилят выделение кислорода и усилят проблему с мышьяком.

— Мышьяк из-за сульфидов, правильно я понимаю?

— Мышьяк будет высвобождаться из сульфидов при их окислении. На Земле это происходило в протерозое, особенно в первой его половине.

— То есть генерация кислорода — не вся проблема, есть еще дополнительная проблема: как избавиться от ядов, сопутствующих выделению кислорода?

— Да. И даже если мы каким-то чудесным способом решим проблему с мышьяком, то за тысячу лет всё равно никакими разумно генно-модифицированными бактериями кислородную атмосферу не сделаем.

— Ну, как сказать... На Земле это время оборота, по-моему, как раз составляет тысячи лет. При земном темпе выделения это две тысячи лет, насколько помню... Допустим, атмосфера в основном азотная. Это меняет картину? А углекислого газа, допустим, не так много.

— Азот тут практически инертный и не влияет на положение дел.

— Да, верно, но он как бы создает хорошую фоновую атмосферу, где углекислого газа может быть немного, если он вреден, если он создает избыточный парниковый эффект и т. д. Или это ни на что не повлияет?

— Нет. От концентрации углекислого газа зависит, какой там будет парниковый эффект и какая на планете будет температура, но это тоже не такая большая проблема. Хотя, если мы сразу поселим много каких-то очень активных фотосинтетиков, а при этом углекислого газа в атмосфере будет мало, то может оказаться, что они сильно изымут углекислый газ из атмосферы и устроят ледниковый период. Получается, надо смотреть, какой на планете климат.

— Да, а на Земле не было ли такого?

— На Земле было похолодание к концу каменноугольного и пермского периодов, когда наземная растительность широко распространилась, когда деревья отошли от водоемов и заняли все материки, и накапливалось много залежей угля, а содержание углекислого газа в атмосфере действительно упало. Поэтому в пермский период началось оледенение, а в каменноугольном было еще тепло. Но в естественной истории не должно быть таких резких скачков, как в том случае, если мы на безжизненную планету сразу закинем цианобактерии, у которых за спиной 4 млрд лет эволюции плюс генная модификация.

— Да, это будет шок для этой планеты в смысле именно парникового эффекта...

— Да, это может привести к резким колебаниям температуры. Но если мы говорим о безжизненной планете, то, скорее всего, там будет хороший запас углекислого газа в атмосфере: посмотрите на Марс, посмотрите на Венеру — и там, и там углекислого газа намного больше, чем азота. И даже если планета ближе к Земле в том смысле, что богата водой и там идет выветривание силикатных пород да осаждение карбонатов, то всё равно там мы можем рассчитывать на несколько процентов углекислого газа в атмосфере. В конце концов, архейская Земля не замерзала, несмотря на то, что Солнце тогда было процентов на двадцать тусклее. То есть метан вносил больший вклад в парниковый эффект, но и углекислого газа в атмосфере тоже было больше.

— Теперь такой вопрос: сульфиды неизбежны для любой скалистой планеты? Или это может сильно меняться от планеты к планете в зависимости от ее истории?

— Верно, это может сильно меняться от планеты к планете в зависимости от ее истории, потому что сера в геохимическом смысле вместе с хлором, натрием, цинком и мышьяком относятся к так называемым умеренно летучим элементам, которые переходят в газовую фазу при температурах примерно между 500 и 1000°С. И в разных типах метеоритов содержание этих элементов очень сильно отличается. Марс в несколько раз богаче этими элементами, чем Земля, а Луна в несколько раз беднее; и твердые тела за орбитой Марса — какие-нибудь спутники Юпитера — еще богаче серой и ее соединениями, чем Марс. Поэтому в зависимости от того, из каких планетезималей построилась планета и с каких орбит пришли оные, содержание серы на ней может отличаться в несколько раз в ту или иную сторону от Земли. Я подозреваю, что на Меркурии серы тоже должно быть еще меньше, чем на Луне. У нас нет хороших проб с Меркурия, но из общих соображений стоит ожидать, что ее там крайне мало. Если в истории планеты была более горячая и более длительная фаза океана магмы, чем на Земле, то планета тоже могла в большей степени потерять серу — и это облегчит потенциально проблему с сульфидами. Мы приходим к куче неизвестных, потому что с имеющимися приборами мы можем знать химический состав экзопланет лишь очень приблизительно.

— Да, спектр атмосферы, в принципе, снять можно, если бы был космический интерферометр. А можно ли из спектра поглощения атмосферы «вытащить» содержание сульфидов? Я просто не знаю...

— Для Марса, насколько я понимаю, это нерешаемая задача, хотя эта планета находится в нашей Солнечной системе. Сульфиды твердые лежат в его коре. И сульфаты, и сера — в других формах, в атмосферу они не выходят. Если планета вулканически активная, то там в атмосфере будет заметно большее количество сернистого газа (и это заметно на Венере), но вот на Марсе вулканическая активность почти затухла, и сернистого газа в атмосфере там нет.

— Понятно. На самом деле это некий пас в сторону красных карликов, потому что там все планеты в зоне жизни были прожарены очень капитально. Другой вопрос, откуда взять воду на них, если они были прожарены на все сто процентов. Но там есть и другие проблемы, вроде проблемы деградации атмосферы и прочее.

— То есть там серы может не быть, но на воду там шансов нет никаких, а на атмосферу и подавно? Просто голые каменные шарики типа Луны, только побольше, да?

— Да, но без сульфидов.

— Насчет мышьяка и прочих неприятностей, связанных с сульфидами, я могу сказать, что можно смотреть не на аналоги Земли, а на экзопланетные аналоги Марса, потому что поверхность Марса уже окислена без всякой биосферы. Марс давно утратил магнитное поле — радиация доходит до поверхности, радиолиз углекислого газа дает атомарный кислород, окисляет на его поверхности железо, окисляет на его поверхности сульфиды... В общем, на поверхности Марса есть сульфаты — окисленные соединения серы, такие, как гипс. На поверхности Марса есть даже окисленные формы хлора — хлораты и перхлораты, которые на Земле — крайняя экзотика. То есть, если заселять условный экзопланетный аналог Марса, то ему можно за первые тысячи лет сделать кислородную атмосферу, не влетев в кризис с мышьяком, но для этого надо будет где-то взять воду. Одними микробами мы не отделаемся, надо везти туда какие-то астроинженерные системы и доставлять воду ледяными кометами.

— Да, но представим себе Марс с бо́льшим количеством воды. Как я понимаю, в верхних слоях атмосферы должна идти диссоциация молекул СО₂ и H₂O. Это ведет к деградации атмосферы. Но не обязательно к полной деградации. Атмосфера может всё-таки остаться, при том, что кислорода образуется достаточно для окисления... Тут перспективней тела побольше Марса.

— Если это будет планета побольше Марса, на которой будет побольше запасов льда, то, возможно, получится обойтись без бомбардировки кометами и без доставки дополнительного льда. Начать придется, видимо, с климатической инженерии, чтобы этот лед растапливать и чтобы эта вода стала доступна микробам.

— Ну, пусть это будет планета без магнитного поля. Смотрите, еще раз. Магнитное поле предохраняет верхние слои атмосферы от облучения заряженными частицами, которые освобождают кислород, если есть пары воды и СО₂. То есть магнитное поле вредно — без магнитного поля будет больше кислорода. И, в принципе, это может быть, скажем, по массе утроенный Марс.

— А если это утроенный Марс, то почему он быстро потеряет магнитное поле? В среднем, чем больше планета, тем дольше у нее держится геологическая активность и вместе с ней магнитное поле.

— Да, но магнитное поле требует дифференциального вращения ядра — какого-то расплавленного слоя дифференциального вращения недр. Утроенный Марс — это, так скажем, не так много. Тут как раз видится интересное направление, на которое надо ориентироваться. Потом посмотрим на скорость вращения. Венера такая же, как Земля, а магнитного поля нет и в помине, потому что она вращается очень медленно.

— Почему она дошла до такого медленного вращения, никто не знает, да?

— Я думаю, что да, но ее вращение находится в резонансе с Землей. Но для того, чтобы попасть в этом резонанс, вращение уже должно быть медленным.

— Вот именно.

— Вот именно, я не знаю. Здесь я не специалист...

— С Меркурием вроде бы понятно, что его тормозили солнечные приливы. А с Венерой ничего не понятно.

— Да, там роль играли приливные силы. Здесь, может быть, тоже приливное взаимодействие с Солнцем, но, по идее, оно уже должно быть не таким сильным. Ответы я не знаю.

Ну, хорошо, в общем, это некая такая, так скажем, лазейка. Искать планету, где шла интенсивная эрозия верхних слоев атмосферы с выделением кислорода.

— Да, где поверхность уже окислена безо всякой жидкости и биосферы.

— Теперь такой вопрос: а как мы сможем понять, что нашли такую планету? Мы легко можем определить массу, но не сейчас — когда-нибудь со временем, со следующим поколением приборов... Мы можем снять спектр атмосферы и определить не то что равновесную температуру, а ее истинную температуру. Просто мы видим в инфракрасном свете ее планковский спектр, на котором сидят эти линии, всякие провалы и т. д. Определяем непосредственно температуру поверхности: азот не виден, СО₂ виден, вода видна. Озон виден, он дает линию поглощения в очень удобном месте, которая с внеатмосферного телескопа будет прекрасно видна. Всё, за исключением азота, детектируется. А вот можно ли определить, что там есть какой-то кислород? Ведь для окисления нужно немного кислорода, правильно? Какой-нибудь процент, только вот это займет долгое время, так я понимаю? Можно ли через озон увидеть, что там есть кислород, что идут такие процессы? Я боюсь, что нет. Почему? Потому что даже если там будет концентрация кислорода порядка одного — трех процентов...

— Озона будет еще на порядок меньше.

— Да, озона будет на порядок меньше. Более того, облучение разбивает озон — это ведь рыхлая молекула. Она разбивается ультрафиолетом, она разбивается заряженными частицами — чем угодно. То есть озона мы не увидим.

— Я сейчас поискал про озон на Марсе: станция «Марс-экспресс» его с орбиты видит, но это с орбиты. А на межзвездных дистанциях, боюсь, этого будет не видно.

— Наверное, не видно, да. Ну, если только не использовать фантастический проект типа наблюдений за экзопланетой из гравитационного фокуса Солнца. Такие проекты есть, но для этого цель уже должна быть определенной, выбранной из окрестностей Земли, потому что это наблюдение одноразовое. Телескоп, посланный в гравитационный фокус Солнца, — вещь одноразовая — кроме одной планеты он наблюдать ничего не сможет, и в другую точку его уже не перегнать.

— Но какого размера он при этом должен быть?

— Не очень большой — ну размеров «Джеймса Уэбба» вполне хватит.

— Гравитационный фокус Солнца — это где? Это насколько за орбитой Плутона?

— Это много — 500 астрономических единиц. Просто ближе этого расстояния само Солнце закрывает искривленный луч, идущий из бесконечности. То есть надо отлететь на 500 единиц, чтобы Солнце не закрывало лучи, которые само же искривляет. Но да, если выбрана цель, то это, наверное, стоит сделать, потому что тогда можно узнать о планете очень много. Энтузиасты говорят, что там вообще можно снять карту планеты с разрешением в сотни пикселей.

— Проследить города на поверхности, если они там есть...

— Я не знаю, можно ли им верить, но даже если поделим их заявления на число пи — в результате что-нибудь интересное наверняка получится.

— Борис, я бы еще вот в какую сторону подумал в плане состава экзопланет. Там по моделям образования планет должен быть очень большой разброс по количеству воды при прочих равных: должны быть и планеты-океаны, и планеты, которые исходно родились полусухими, — уровня Марса, а то и Венеры. У нас на Земле какой-то промежуточный вариант, но непонятно, насколько он среди экзопланет распространен. Я читал, что среди суперземель должно быть много тел, покрытых толстенным океаном порядка сотни километров и больше. Стоит ли рассматривать терраформирование таких планет?

— Я думаю, что стоит, но, так скажем, с низким приоритетом. Сначала всё-таки надо искать планеты с сушей.

— Потому что жить на искусственных островах, полученных из веществ, из этой морской воды, это так себе идея, да?

— Верно, на такое можно пойти только при полном отчаянии. Такой вариант стоит рассматривать только если мы не найдем подходящих планет с сушей. Но есть и хорошая новость: суперземли как таковые видны, они есть, причем в зоне обитаемости — в системе Тау Кита, по крайней мере, одна штука есть. И похоже, что есть и вторая, е Эридана (HD 219134), — две системы с суперземлями на дальней границе зоны обитаемости. Но сначала надо увидеть вообще земли, земель должно быть гораздо больше, потому что распределение планет по массам, естественно, идет вверх в сторону низких масс.

— Но низкие массы мы пока не видим теми приборами, что есть.

— Не видим, конечно. Сейчас я еще раз скажу, почему это так. Земля наводит на Солнце лучевую скорость 10 см/с. Нынешний предел — порядка 30–40 см/с — не хватает фактора тройки. 30 см/с — это Тау Кита. И то эти вот планеты удалось «вытащить» «большой кровью», с большим трудом...

— А еще эти 10 см/с надо разглядеть на фоне каких-то возможных колебаний самой звезды.

— В этом-то и проблема. Вот эти 30 см/с получились, когда брали много данных о самой звезде, строили всякие корреляции между какими-то параметрами и имитацией лучевой скорости в зависимости от них, и потом это всё вычитали. Вот так «вытащили» эти вот самые планеты в Тау Кита.

— То есть вот этот доплеровский сигнал от планеты был там даже не второго, а третьего порядка малости по сравнению с какими-то другими колебаниями в спектре звезды?

— Ну естественно! Там, во-первых, ширина линий в тысячи раз больше эффекта, чем сдвиг, который надо померить. И плюс еще «дыхание» поверхности на всех частотах, которые создают шум. Из этого шума надо вытащить гармоники. В принципе, такое возможно. Скорее всего, это надо делать из космоса, с точки Лагранжа — заслать туда такой хороший телескоп, вроде «Джеймса Уэбба», с хорошим спектрометром. Этот спектрометр должен содержать еще термостатированный поглотитель: пары йода. На Земле-то, ну и даже на Луне это всё гораздо проще. Так что, в принципе, может быть, методом лучевой скорости зе́мли находить научатся. Но, в принципе, хорошим космическим интерферометром (которых пока нет и которые не умеют делать) они тоже будут видны напрямую. И вот тогда можно будет снимать спектр.

— А интерферометр должен быть с базой в тысячи километров или в миллионы?

— Нет. Разумная база — порядка десятков, может быть, сотен метров. Этого достаточно.

— То есть это могут быть физически сцепленные телескопы на одной балке, а не летающие независимо.

— Вот это не умеют делать, потому что эта балка будет подвержена температурным колебаниям — расширениям и т. д. Может быть, в точке Лагранжа это будет меньше. Она находится за 2 млн км от Земли — это как бы гравитационная тень нашей планеты. Там, наверное, такое сделать можно на каком-то жестком каркасе. Наверное, это можно было бы сделать с Луны, потому что Луна совсем жесткая, и там могут быть еще и люди, обслуживающий персонал. Бывшие проекты интерферометров были рассчитаны на всякие микродвигатели, которые с точностью до долей длины волны света юстируют эти самые телескопы до нужной позиции. Но этого тоже пока что делать не умеют. Но интерферометры будут — здесь нет никаких непроходимых проблем.

— И тогда с интерферометром планета будет видна как точка рядом со звездой, да?

— Да, и можно снимать спектр. Звезду можно «загнать» в интерференционный минимум. Это лучше, чем звездные коронографы.

А теперь короткое резюме: наверное, такие планеты в будущем можно действительно искать. Скорее всего, это некий диапазон масс. И, скорее всего, это некоторые параметры атмосферы — и она как таковая должна быть: наверное, можно измерять по количеству водяных паров. И я думаю, что еще нужно определять, есть ли там океаны: если планета сухая, то и атмосфера сухая. Так что, кажется, есть какой-то просвет, есть какая-то лазейка, да. Но это должна быть не Земля, а нечто более мелкое — вот так я понимаю.

— С экзопланетным аналогом Земли мы не доживем до конца терраформирования, да. А вот если это будет что-то типа Марса или чуть больше, то шансы уже лучше, с ним можно быстрее управиться, если у такой планеты поверхность уже будет окислена к нашему прилету.

— Понятно. А вот идея: Марс и Земля в одной системе. Жизнь зацепляется на Марсе. Терраформирует Землю. Ждет миллионы лет.

Терраформированный Марс. Рисунок Алексея Кудря

— Борис, а вам не кажется, что в нашей Солнечной системе когда-то так и было?

— Да, может быть. (Смеется.) Ну, Марс же был живым, и говорят, что Венера когда-то была живой.

— Ну, вот насчет Венеры уверенности нет, а насчет Марса есть. Кстати, я видел смешные расчеты, что условная разумная цивилизация, существующая на Марсе в первые сотни миллионов лет Солнечной системы, жила при другом соотношении изотопов урана. 235-й же распадается быстрее. У них век пара мог начаться сразу с атомным. То есть, условно говоря, можно сырую урановую руду было лопатой кидать в котел. Она была тогда еще достаточно обогащенная.

— Интересно. Ну и вообще урана-235 везде было гораздо больше, да... Хорошо, мы нашли планету. Как мы более-менее сошлись, это, например, утроенный Марс, который сохранил атмосферу, но она деградирует и окисляет всё, что надо окислять. Закинули туда фотосинтетиков, которые добавили кислорода. Планета зазеленела, кислорода стало достаточно для заселения наземных растений. Но это еще всё-таки не Земля, правильно? Нужна почва, нужна какая-то еще биосфера...

— Ну, судя по тому, что мы видим на вулканических островах, почва появляется за 500 лет при заселении растениями и микробами. Почву можно сделать быстро.

— А потребуются ли для этого какие-нибудь черви, какие-нибудь насекомые?

— Да, желательно, чтобы были.

— А сколько им надо кислорода?

— Ну, насекомым, чтобы летать, надо много кислорода. Среди червей — особенно среди круглых червей, нематод, — есть такие, что обходятся долями процента.

— Ой, ну это просто замечательно. А какие-нибудь там тихоходки?

— Вот про тихоходок в активном состоянии сейчас не вспомню, сколько им надо кислорода. Вообще, в море есть черви, которые живут просто в насыщенном сероводородом иле в глубоком слое осадка, и могут там часами и сутками жить. У них, правда, бывает забавное поведение: они ходят вверх-вниз. Вверх — подышать в кислородном слое, потом вниз кушать бактерии на запасе кислорода.

— Интересно. То есть, на самом деле, простейшие организмы, которые нужны для создания почвы, для ее переработки, как я понял, — это не проблема.

— Да, это не проблема. Почву можно сделать быстро, если там уже есть кислород. Там могут быть проблемы с разными ядовитыми примесями, которых на Земле нет. Вот в случае Марса, например, это перхлораты. которые для Земли — экзотика, поэтому для большинства земных организмов они ядовиты. Есть немножко микробов, которые умеют перхлораты разлагать и даже ими вместо кислорода дышать. Но их мало, и соответствующие гены от них придется пересаживать остальной микрофлоре, которую мы туда будем запускать. И тут как бы лотерея: мы не знаем, какая там еще ядовитая гадость может оказаться. Вот в марсианском грунте, например, обнаружены хлорбензолы. которые тоже не очень полезны. На Земле их в природе почти не бывает. На Земле это в основном промышленный продукт. Вот на примере Марса мы видим, что несколько разных групп ядовитых веществ там могут оказаться — и это Марс, а что будет в экзопланетной системе, сказать трудно. Может, окажется что-то другое, непредсказуемое...

— Ну, то есть это значит, что надо туда запускать всякие химические анализаторы и искусственный интеллект, который определяет стратегию.

— Да. И который будет там уже на месте делать новых трансгенных микробов.

— Да-да-да. Ну, я думаю, что если иметь запас всяческих микробов разного сорта, то это всё возможно. Так, идем дальше. Позвоночные. Там уже нужно много кислорода, правильно?

— Ну, рыбы и некоторые лягушки могут переносить довольно низкие концентрации — в разы ниже, чем нужно людям.

— Значит, запустив туда, скажем, позвоночных — даже если мы решим,запустить млекопитающих нам не по плечу, что это уже другая история, — то даже простейшие позвоночные уже, в принципе, вполне представляют собой перспективы для эволюции. Правильно я понимаю?

— Да. Это уже хорошие перспективы. А мы сами на эту планету в итоге хотим полететь? Или мы хотим просто запустить там эволюцию, чтобы местный разумный вид когда-нибудь сложился? Я вот не понял эту деталь постановки задачи.

— А вот это как сможем. Конечно, хотим полететь, да. Но получится ли у нас? Вот в чём вопрос.

— Просто от рыб и лягушек до местного разумного вида, скорее всего, пройдут сотни миллионов лет.

— Ну конечно. Но всё равно: дать эволюции новый шанс на новом месте — это уже задача минимум, правильно? Это если мы не сможем решить задачу максимум — поселить там человека, ну и прочих млекопитающих — в общем, переселить всю земную биосферу. Неизвестно, сможем ли мы это. Но, по крайней мере, программа минимум вот так вот просматривается. А если программа минимум просматривается, то на самом деле нет непреодолимых препятствий для программы максимум. Вопрос только в сроках. То есть, если удастся приготовить планету для позвоночных за тысячи лет, то это хорошо. А сколько времени уйдет на приготовление планеты для млекопитающих, для человека? Если те же самые тысячи лет, то программа максимум решается одним ударом вместе с программой минимум. Но так ли это?

— Не попробовав, не узнаем, но вроде бы принципиальных препятствий не видно.

— Может быть. Ну, что же, по-моему, у нас в некотором смысле получается довольно оптимистический вывод: пускай копия Земли не годится, но нам, рассматривая немалое количество отобранных планет...

— ...следует лучше смотреть на супермарсы.

— Лучше смотреть на супермарсы, да. Я более чем уверен, что их мы найдем в десяти парсеках — если не в десяти, то в пятнадцати точно. Это вылетит в дополнительные пару тысяч лет полета, может быть, что не катастрофично. Ну вот. Есть перспектива?

— Да. Другой глобус...

— На этой оптимистической ноте закончим основную часть. Михаил, большое спасибо. У меня на самом деле даже настроение поднялось. Ищем супермарсы!

Наша беседа в несколько отредактированном виде войдет в книгу, рабочее название которой у нас — «Место жизни во Вселенной». Сейчас в этой книге уже 11 печатных листов — т. е. это уже книга. Вместе со статьей, которую я напишу, и вместе с этой беседой уже дотянем где-нибудь до 14 печатных листов. Это будет книга нормальной толщины, изданная добротно и в цвете — обязательно в цвете. Вот такой принцип у нашего издательства «Троицкий вариант / Тровант». Эта книга будет следующей после переиздания «Прорыва за край мира», которая уже в типографии. Мы постараемся, чтобы к лету эта книга была на «Озоне» и на других маркетплейсах. Всё, на этом мы заканчиваем. До свидания. Всем спасибо.

— Хорошо. Спасибо, Борис. До свидания!

¹ Возникновение животных. Интервью Бориса Штерна с Михаилом Никитиным // «Троицкий вариант» №17(411), 2024.

² Статьи о происхождении жизни на сайте «Троицкого варианта».

³ Борис Штерн. Где и как искать новые земли, пригодные для жизни // «Троицкий вариант» №3(422), 2025.