Алексей Дейкин,
кандидат биологических наук, Институт биологии гена РАН, НИУ «БелГУ»
«Коммерсантъ Наука» №23 (2), июнь 2021
Генная терапия дает шанс на спасение десятков тысяч жизней — причем в наиболее сложных и редких случаях: при болезни Дюшенна, некоторых видах эпилепсии и кардиомиопатии.
В мире активно развивается направление генной терапии. Разрабатываемые препараты в основном делятся на две группы — противораковые и направленные на терапию орфанных (редких) заболеваний. Обе эти группы препаратов имеют разную судьбу. Если в случае противораковых средств социальная значимость и востребованность, а значит, и потенциальный рынок не вызывают вопросов и главной проблемой является генетическая мишень, то для орфанных заболеваний все ровно наоборот.
Около 30% пациентов с орфанными заболеваниями не доживают до 5-летнего возраста, и потому разработка и лицензирование лекарственных препаратов для них должны проводиться в крайне сжатые сроки. Особую остроту проблеме добавляет то, что хотя каждое орфанное заболевание само по себе встречается редко: 1 из 6000, 1 из 100 000, 1 из 300 000 новорожденных, общее их количество таково, что охватывает более 1% детей. Для России это 25–30 тыс. пациентов в год.
Значительная часть орфанных заболеваний является не просто генетическими, но моногенными. Для них известна генетическая мишень, на коррекцию дефекта которого должна быть направлена генная терапия. Вот только один пример.
Мутации в гене GNAO1 приводят к эпилептической энцефалопатии с двигательными нарушениями, грубой задержке психомоторного развития. На практике это приводит к тому, что у детей присутствует, в зависимости от варианта мутации, эпилепсия, хорея, гиперкинезы, а также дети не держат голову, не сидят, не разговаривают. При этом, по мнению неврологов, у детей сохраняется интеллект.
Есть два вида мутаций, при которых присутствуют все симптомы: R209H и G203R, таких детей в мире сейчас более 200. Второй вариант наиболее тяжелый и приводит ко всем перечисленным выше симптомам, с ним нет ни одного ребенка старше 8 лет. На сегодняшний день в мире диагностировано 24 ребенка с наиболее тяжелым вариантом мутации, пять из них в России. Генная терапия, направленная на подавление работы мутантного гена, — единственный шанс выжить для этих пациентов.
На сегодняшний день в качестве медицинских стратегий генной терапии реализуется как модификация генома клеток пациента «в пробирке» с последующей обратной трансплантацией, так и системное или местное введение геннотерапевтического препарата больному.
Согласно центральной догме молекулярной биологии, наследственная информация передается в потоке ДНК → РНК → белок; сама природа человека определила эти три ключевые точки, и именно на них может воздействовать генная терапия. Так и геннотерапевтические средства действуют на один из этапов передачи информации, чтобы в итоге скорректировать функцию белка в клетке.
Первая группа препаратов обеспечивает коррекцию дефекта без внесения изменений в ДНК или РНК самого человека — в клетки доставляется плазмида или аденоассоциированный вирус, который, не встраиваясь в геном человека, обеспечивает наработку нужного белка — такой подход наиболее безопасен и подходит для коррекции, например, ферментативных недостаточностей.
Вторая группа препаратов воздействует на РНК. РНК в клетке претерпевает изменения — в процессе ее «созревания» из первичной молекулы удаляются не кодирующие белок незначащие последовательности. Бывает так, что из-за мутаций этот процесс нарушен и «зрелая» РНК не работает, и на этом этапе в качестве геннотерапевтического препарата выступают короткие последовательности олигонуклеотидов, которые помогают изменить процесс «созревания» РНК так, чтобы с итоговой молекулы мог нарабатываться правильный белок. Основным ограничением таких препаратов является их относительно короткий период работы и слишком сложный молекулярный механизм. Но именно на этом принципе основан зарегистрированный в России американский препарат от спинальной мышечной атрофии (SMA).
И наконец, третья группа препаратов основана на внесении изменений в геном пациента — это или встраивающиеся в геном вирусы, или системы для прямого редактирования генома CRISPR/Cas9 — вносящие точечные изменения в нужное место генома. Основное ограничение таких препаратов — опасения, что при редактировании будут нарушены «правильные» участки генома.
Принципиальная схема производства генных лекарств
Во всех случаях возникает совершенно новая проблема обеспечения безопасности лекарственного препарата — обычно на доклинических стадиях исследуется токсичность субстанции, затем безопасность подтверждается на 1-й стадии клинических испытаний на здоровых добровольцах и лишь на 2-й стадии клинических испытаний препарат получают пациенты для исследования его эффективности.
В случае генетических заболеваний на животных зачастую невозможно исследовать прямую генетическую токсичность (нет у животных человеческих генов), а для здоровых добровольцев препарат может быть заведомо опасен. В то же время для орфанных заболеваний невозможно собрать группу для полноценных исследований на больных, если их на всю планету десять человек.
В Институте биологии гена Российской академии наук совместно с компанией «Марлин Биотех» ведется разработка нескольких геннотерапевтических лекарственных средств. Мы ищем лекарство от дистрофии Дюшенна, GNAO1 эпилепсии и FLNC кардиомиопатии. Во всех случаях речь идет о персонализированной терапии.
Общая схема работы по проектам состоит из нескольких этапов — генетическая диагностика, разработка молекулярного подхода к терапии, создание персонализированной животной модели заболевания с теми же мутациями, что обнаружены у пациента, создание лекарственного препарата на основе олигонуклеотидов или минигена, разработка системы их доставки и испытания ее эффективности на культуре клеток, а затем на модельных животных.
Все это позволяет провести комплекс исследований, для того чтобы показать общую, специфическую токсичность потенциального лекарственного препарата, а главное — его эффективность уже на животной модели, для того чтобы у регулятора были основания для разрешения клинических исследований на одном пациенте. Пока ни в России, ни в мире такой механизм не отработан, и в каждом случае требуется индивидуальный подход к исследованиям.
Большое количество разработок и постепенная регистрация все большего количества геннотерапевтических препаратов позволяют рассчитывать на то, что на наших глазах рождается фармацевтическая индустрия нового типа.
Главная причина медленного развития направления — сложности в коммерциализации разработок фармацевтическими компаниями. Они не видят рынка, не понимают, как будут окупаться вложения в производство. Но, например, в случае препаратов от GNAO1 эпилепсии на основе олигонуклеотидов стоимость производства одной и 60 доз практически не отличается, а значит, стоимость лечения 1 и 20 пациентов одинакова. Просто за счет диагностики и большего охвата пациентов можно значительно снизить затраты в расчете на одного пациента.
Более того, оборудование и подход являются универсальными, это значит, что не такой уж фантастикой выглядит картина, когда после диагноза в поликлинике пациенты будут становиться в очередь на синтез для них персонального генного препарата. Ведь основным отличием генной терапии от других фармацевтических подходов является то, что мишень известна, известен способ воздействия на нее, а значит, реальный объем затрат на разработку снижается в сотни раз.
И наконец, важно то, что с 1 января 2021 года в соответствии с решением Совета Евразийской экономической комиссии от 3 ноября 2016 года № 78 «О Правилах регистрации и экспертизы лекарственных средств для медицинского применения» в правовое поле вводится понятие высокотехнологических, в том числе геннотерапевтических, лекарственных препаратов. Для России это может означать новый этап в развитии важнейшего направления биомедицины.
Фото: Bloomberg via Getty Images