Александр Поддьяков,
докт. психол. наук, профессор департамента психологии, вед. науч. сотр. лаборатории экспериментальной и поведенческой экономики НИУ ВШЭ
«Троицкий вариант» №11(230), 6 июня 2017 года
В последнее время всё более активно обсуждается проблема социологических опросов, в том числе в публикациях ТрВ-Наука. Люди отказываются участвовать: бросают трубку или же подчеркнуто вежливо сообщают, что очень заняты, — в данном случае не важно. Другие, вроде бы согласившись, скрывают свое мнение и дают ответы, которые считают социально желательными.
Третьи искажают свое истинное мнение в ответах не путем подбора социально желательных формулировок, а, наоборот, путем подчеркнутого, демонстративного усиления этого мнения — в надежде быть услышанными именно за счет такой демонстрации, повышая тем самым, как им кажется, вероятность повлиять на важную для них ситуацию. И так далее.
Это одно из наиболее ярких проявлений общей проблемы, с которой сталкиваются психологи, педагоги, врачи, исследователи в области фармацевтики — все те, кто проводит опросы, исследования, испытания на других людях.
В ходе обсуждения психологических тестов Александр Шмелёв, профессор факультета психологии МГУ и научный руководитель лаборатории «Гуманитарные технологии», ввел метафору теста как оружия. Он подчеркивает: если тест — это оружие, которое проникает в человеческую психику, то испытуемый имеет право на самозащиту — на то, чтобы сопротивляться этому проникновению, в том числе даже право на ложь [1].
Например, по свидетельству западных ученых, получение человеком, заключенным в тюрьму, высокого балла при тестировании тюремным психологом выглядит в глазах других заключенных как проявление желания новичка сотрудничать с тюремной администрацией. Высокоинтеллектуальный заключенный, учитывая это, нередко старается скрыть реальный уровень своего интеллекта и компетентности. Вероятно, он также рассчитывает и на возможность в некоторых важных случаях перехитрить администрацию, дающую заниженную оценку его интеллектуальному и творческому потенциалу.
Чтобы понять особенности поведения участника исследования (социологического, психологического, медицинского и т. д.), можно исходить из того, что он осознанно или неосознанно оценивает исследователя как минимум по трем следующим измерениям [2].
Атрибуция (приписывание) целей: с какими целями — добрыми или враждебными по отношению к участнику — действует исследователь. Если обследуемый (опрашиваемый и пр.) считает, что исследователь доброжелателен или даже хочет помочь ему, его группе, он будет действовать иначе, чем при приписывании исследователю недобрых намерений (например, намерения всё разузнать, а потом воспользоваться этим знанием в своих целях).
Оценка (осознанная или нет, адекватная или неадекватная) уровня компетентности исследователя: способен ли он разобраться в той реальности, о которой расспрашивает или которую изучает другими методами на живом человеке.
Оценка (осознанная или нет, адекватная или неадекватная) влиятельности экспериментатора — того, насколько он способен с помощью исследования повлиять на ситуацию в желательном или нежелательном направлении. Например, перевести по результатам психологической диагностики в другой класс, куда опрашиваемый хочет или, наоборот, не хочет переходить. Исследователь может пытаться повлиять на выделение финансирования по социально значимому вопросу, фигурирующему в опроснике; выписать нужное лекарство или не смочь этого сделать, несмотря на безусловно грамотно поставленный диагноз; и т. д.
Как показывает польский психолог Станислав Забельски (Stanisław Zabielski), хуже всего перспективы исследования и исследователя тогда, когда участники считают, что тот пришел со скрываемыми враждебными целями и при этом компетентен (способен разобраться в том, что ему нужно) и влиятелен (сможет добиться исхода, нежелательного для участника). Здесь работает метафора «шпион». Если социолога, проводящего полевое исследование каких-нибудь маргинальных групп, воспринимают так, то у него повышенные шансы попасть в весьма неприятные ситуации, вплоть до смертельно опасных.
Лучше всего для исследователя другое отношение: его воспринимают как пришедшего с целью помочь (например, вылечить, рассказать миру всю правду и т. д.) и при этом компетентного — но не бессильно компетентного, а способного повлиять на ситуацию.
Промежуточные варианты могут быть и забавными. Доброжелательного и влиятельного, но некомпетентного исследователя могут обманывать, пытаясь добиться каких-то благ, и устраивать ему незлые, с точки зрения участника, розыгрыши: например, понарассказывать небылиц — хотя исследователь, если узнает про это задним числом, вряд ли оценит эти шуточные представления.
Исследователя, воспринимаемого как «глупая ищейка» (враждебный, некомпетентный, маловлиятельный), могут ждать уже злые розыгрыши. И т. д.
Это грубоватая классификация, скрывающая, как и все классификации, важные нюансы, с грубоватыми метками-ярлыками, маскирующими реальные сложные случаи. Но она позволяет сделать первую оценку того, что происходит (происходило, будет происходить) в исследовании.
При этом — добавим сложности — у исследователя тоже есть свое отношение к участникам (индивидуализированное или недифференцированное). И здесь между исследователем и участниками могут развертываться достаточно сложные игры, когда каждый хочет упредить ход другого. Но это предмет отдельного рассмотрения.
1. Шмелев А. Г. Тест как оружие. Психология. Журнал Высшей школы экономики. 2004. Т. 1. №2. С. 40–53
2. Александр Поддьяков. Компликология. Создание развивающих, диагностирующих и деструктивных трудностей