«Метазоа». Глава из книги

Глава 5. Происхождение субъекта

Субъект, агент, самость

Ну и где же мы сейчас? Что касается эволюции, мы уже прошли путь от зарождения жизни до первых животных, а затем до появления действия, нервной системы и зрения. Сейчас мы в кембрии. Мы изучаем царящих здесь деятельных членистоногих, но в их тени уже появляются животные, которые в следующих главах окажутся в центре внимания: позвоночные и головоногие — уникальные моллюски, которые перевернут наше представление обо всех затронутых здесь темах.

Далеко ли мы продвинулись в философском плане, насколько мы близки к заявленной цели: осмыслить эволюцию разума и связь между телесным и ментальным? Что ж, какой-то путь мы преодолели; идеи, представленные выше, помогли нам перекинуть мостки через эту пропасть. Позже я познакомлю вас и с другими теориями, а сейчас настал подходящий момент, чтобы подвести промежуточный итог и посмотреть, как все вышесказанное выглядит под философским углом. В этой главе я буду тянуться вперед и возвращаться назад — тянуться, чтобы показать, что мы достигли определенного прогресса, возвращаться, чтобы опровергать заблуждения, в свете которых проблема разума и тела кажется более неподатливой, чем она есть на самом деле.

Эволюция, как стало ясно из последних глав, породила не только новые организмы, крупнее и сложнее прежних, но и новый способ бытия, новый вид самости. Новые организмы обладали иной внутренней организацией и иначе взаимодействовали с окружающей средой.

Ведущую роль в эволюции животных сыграло появление новых видов действия, а именно координированного перемещения миллионов клеток, осуществляемого при помощи мускулатуры и нервной системы. Чтобы направлять эти действия, возникли новые виды ощущений. Когда оба эволюционных новшества действуют сообща, мы имеем дело с существами, которые реагируют на окружающую среду как на нечто внешнее, отдельное: они чувствуют и действуют, опираясь на безотчетное самоощущение (вспомните креветку, которая перестала хватать себя за ножку заблудившейся клешней).

Ранее я ввел два понятия — субъективность и агентность. Они описывают две стороны единого целого, знакомого нам из повседневного опыта. Это целое — индивид, действующий и ощущающий, что происходит вокруг. Субъективность включает в себя то, что ощущается и кажется; агентность связана с поведением и инициированием. Все живые существа (или все клеточные формы жизни ) демонстрируют нечто вроде субъективности и агентности. но у животных эти свойства видоизменяются.

В философских спорах о связи разума и тела главным камнем преткновения выступает как раз субъективность — выражение «субъективный опыт» используют в качестве одного из названий того, что так трудно объяснить. Как представляется, агентность понять проще. Но мы уже знаем, что в реальной жизни чувство и ощущение множеством нитей сплетены с действием. Философ Сьюзен Хёрли придумала яркий образ, помогающий лучше понять отношения субъективности и агентности¹. Хёрли говорит, что общепринятое представление на этот счет ошибочно. Обычно мы рисуем себе картину, в которой человек «видится как субъект и агент, стоящие, так сказать, спина к спине». Индивид превращается в расколотый, расщепленный объект, две грани которого независимо друг от друга соприкасаются с внешним миром. Со стороны субъекта мир воздействует на человека через ощущения. Со стороны агента человек выбирает, как отреагировать, и действует. Субъект и агент воспринимаются как две половины личности, чуть ли не как два отдельных человека. Но эти роли связаны теснее, утверждает Хёрли, и картинка «спина к спине» вводит в заблуждение. В каждом из нас субъект и агент спаяны воедино.

Есть и другой способ охарактеризовать то новое, что появляется в процессе эволюции животных. Животные становятся точкой пересечения, узлом вселенской сети причин и следствий. Получая информацию через органы чувств, живое существо превращается в центр, к которому эти линии сходятся, а инициируя действие, оно становится центром, от которого они расходятся и распространяются и зачастую закольцовываются, воздействуя на его же органы чувств. Кроме того, в этой же точке настоящее пересекается с прошлым: предыдущий опыт и то, насколько успешными были прежние действия, влияет на поведение в текущий момент. Информация, полученная здесь и сейчас, переплетается со следами минувшего.

Эти свойства, а также место, которое животные занимают в мире, — универсальные, хотя и не безусловные следствия их образа жизни. У животных имеется точка зрения, они действуют, исходя из нее. Кое-какие из загадок под собирательным названием «субъективный опыт» представляют собой ожидаемые и вполне постижимые следствия эволюции животных. Грубо говоря, эволюция агентности порождает субъекта.

Квалиа и другие загадки

В первой главе я писал, что одна из задач этой книги — обрести почву под ногами в дискуссиях об опыте животных. Если этого не сделать, ничто не помешает нам с равным правом приписывать чувства инфузории или отказывать в них рыбе. Я попробую распутать этот узел. Для этого нам кое-чего не хватает, в частности знаний об отдельных животных, о том, что они умеют и что происходит у них в голове. Это вполне конкретные научные вопросы. Но загвоздка не только в них: все запутывается из-за отсутствия ориентиров, затрудняющего осмысление подобных вещей. Оно родственно одной очень старой проблеме, проявляющейся в традиционных аргументах против материализма.

Рене Декарт, живший в XVII веке, воображал, что может быть бестелесной душой, и аргументировал это так: а вы уверены, что физическое тело у вас вообще есть?² Может, это иллюзия? А вот сомневаться в наличии разума вы не можете (чем вы тогда будете сомневаться?), поэтому разум и тело — совершенно не одно и то же. Невозможно быть только лишь телом и не более, если это тело — нечто для вашего существования не обязательное^*.

В современном виде эта цепь рассуждений представляет собой тот же мысленный эксперимент Декарта. только наоборот. Обдумайте возможность существования тела, не обладающего душой или разумом. Представьте, например, точную физическую копию обычного человека. Если материалисты правы, двойник обязательно должен обладать опытом. Однако это опять-таки не очевидно. Ваша физическая копия может оказаться чем-то вроде «зомби», как выразился Дэвид Чалмерс. чем-то полностью лишенным сознания³. Если такое на самом деле возможно, тогда действительно тело и разум никак не одно и то же; разум оказывается неким довеском. Разум в этом случае может являться продуктом физических процессов, происходящих в мозге и теле, но не может быть ими.

Согласен, в таком разрезе разум кажется чем-то таким, что можно отделить от тела. Но подобное впечатление — следствие одной из причуд нашего воображения. Томас Нагель, несмотря на свое критическое отношение к материализму⁴, заметил эту особенность и показал, каким образом она вводит нас в заблуждение. Существует несколько разновидностей воображения. Одну из них называют «перцептивной» — с ее помощью мы представляем, как что-то слышим или видим. Другую называют «сопереживающей» — с ее помощью мы можем представить, что значит быть кем-то. Сопереживающее воображение включается только в отношении другого разума — мы не способны поставить себя на место того, что (как мы думаем) не обладает разумом или по крайней мере опытом. Перцептивное воображение, напротив, запросто направляется на тела — объекты, которые можно увидеть, услышать, потрогать. В мысленных экспериментах объекты, которые мы представляем себе, используя перцептивное и сопереживающее воображение. можно соединять, разделять и менять местами без ограничений. Составив одну комбинацию, мы представляем душу без тела (выключая перцептивную сторону); составив другую — воображаем тело без души (на этот раз выключив сопереживающую сторону). Сам факт, что мы так умеем, никоим образом не показывает, какие объекты действительно можно разделить, поскольку они отдельны по своей природе.

Сам Нагель считал, что психика, скорее всего, непостижима с материалистической точки зрения, но при этом отрицал, что ошибочность материализма можно доказать мысленными экспериментами такого рода, и тут я с ним согласен. Подобная неопределенность, пусть и не такая явная, наблюдается и в других областях. Вы можете взглянуть на инфузорию и, используя тот тип воображения, о котором писал Нагель, наградить ее внутренним миром, а при взгляде на рыбу вообразить, что внутри у рыбы — тьма. Такое ничем не ограниченное фантазирование не поможет нам узнать ничего нового. Воображение — полезный инструмент, и по ходу повествования я с его помощью не раз пытался вжиться в миры самых разных животных. Но цель этой книги — отыскать недостающие концепции, которые зададут нашим фантазиям рамки, повысив тем самым шансы приблизиться к истине.

Выше я писал, что некоторые аспекты того, что мы называем «субъективным опытом», — закономерное следствие эволюции животных, эволюции ощущения и действия, появления точки зрения и так далее. Однако другие философы могут заметить, что ничто из упомянутого ни на шаг не приближает нас к пониманию опыта как такового, потому что не помогает справиться с труднейшей из проблем в этой области. Как объяснить качества, присущие опыту, — красноту красного, «кларнетное» звучание кларнета? Когда вы видите перед собой зелень листвы, это как-то ощущается. Это так называемое «сырое ощущение» совершенно отчетливое, но объяснить его с биологической точки зрения практически невозможно. Общепринятый и печально известный термин для обозначения этих свойств опыта — «квалиа». Как определить место квалиа в мире и какая роль отведена им в эволюционном процессе?

Некоторые критики, в частности философ Дэниел Деннет, пытаются показать, что сама идея квалиа — ошибка и иллюзия⁵. Другим, для кого нет ничего более неоспоримого, чем ощущаемые краски и звуки, такая критика кажется чистым безумием. Я же считаю, что некоторые из проблем, которые ставят перед нами квалиа, реальны; их нельзя просто так сбросить со счетов. Я хочу поставить этот кусочек головоломки на место, снизив тем самым уровень научной радиоактивности квалиа.

Когда человек с нормальным зрением смотрит на помидор и воспринимает его цвет, биологические процессы, которые в этот момент происходят у него внутри, обладают определенными физическими свойствами и отличительными чертами; они «присущи» опыту и наделяют его конкретными ощущениями, испытываемыми человеком, который и есть вся эта биологическая активность. Основная трудность здесь — объяснить, почему эти процессы наделяют человека ощущением красного, а не, скажем, синего. Это действительно проблема — настоящая научная проблема. Однако ряд представлений о роли науки в разрешении загадки квалиа, ряд требований, предъявляемых материалистам, чрезмерны и нерациональны. Научным описаниям не под силу отразить или вместить опыт, который их призывают описать; знать об опыте не то же самое, что испытывать его, даже если знание помогает его вообразить. Кое-кто из критиков материализма, кажется, хочет, чтобы описание опыта человека или другого животного, которое нельзя дать иначе как от третьего лица, волшебным образом превратилось в нечто, чем оно в принципе стать не может, — в повествование от первого лица⁶.

Когда люди задумываются о квалиа, они порой ставят вопрос похожим образом: предполагается, что материалист станет описывать физические процессы от третьего лица, но при этом воссоздаст квалиа. Иными словами, краснота, зелень и звучание цимбал каким-то образом появятся внутри описываемой системы. Но это грубая ошибка. Квалиа — не побочные явления, которые нужно объяснить и которые образуются в процессе работы физической системы. Квалиа — неотъемлемая характеристика того, что значит быть этой самой системой. Опыт — это точка зрения сложной живой системы, а вовсе не нечто, порожденное ее активностью.

Представление о квалиа выходит за разумные пределы и в другом отношении. Примеры, на которых зациклены философы, превращаются в модель для описания всех видов опыта. Если все время думать только о красноте красного, любой опыт будет казаться лишь чередой сменяющих друг друга звуков и красок. Типичным примером опыта становится восприятие чистого цвета. Мы могли бы назвать это «ощущениями Ротко» — в честь американского художника Марка Ротко, одного из основоположников «живописи цветового поля». Название не только запоминающееся, но и хорошо отражающее суть дела. Я думаю, что картины Ротко производят такое своеобразное впечатление из-за того, что процесс их восприятия идет вразрез с обычным актом видения. Наше зрение исследует, «ощупывает» объекты; зрительный образ формируется по контрасту с фоном, и это позволяет человеку делать выводы о расположении предметов в пространстве. Но цветовые поля не существуют ни внутри нас, ни снаружи. Да, мы способны их воспринимать, но обычно зрение работает не так. Я думаю, именно оторванность от телесного опыта и делает творения Ротко такими притягательными и популярными.

Чтобы развить эту мысль, я опять воспользуюсь идеями Сьюзен Хёрли, которая настойчиво исследовала эти вопросы до своей безвременной кончины в возрасте пятидесяти двух лет. Хёрли ввела в философию представление из физиологии и нейробиологии зрения, где принято различать в мозге две системы: систему «что» и систему «где»⁷. Система «что» имеет дело с формой и цветом, система «где» — с расположением в пространстве. Эти два вида информации действительно обрабатываются в разных зонах мозга, поэтому такое разграничение хотя и грубое, но уместное. За восприятие формы, например, отвечает система «что», но представление о форме предмета невозможно получить, не учитывая пространственного взаиморасположения его частей (а за это несет ответственность система «где»). Обычно системы работают в тесной связке.

Каждая из этих сторон зрения по-своему связана с действием и с поступающими от него сигналами. В обычных обстоятельствах вы определяете, «где» находятся объекты с поправкой на собственные движения; к тому же информацию, поступающую от органов зрения, можно перепроверить осязанием. Этот аспект зрения — неотъемлемая часть ощущения себя в противопоставлении миру. Вы — объект, изменяющий свое положение относительно других движущихся объектов. Цвет — контрасты и тени, подчеркивающие форму, — помогает вам ориентироваться, но само по себе восприятие цвета обычно не так сильно увязано с действием, как восприятие формы. Цвет прикосновением не перепроверишь, а если говорить о картинах с цветовыми полями, то формы там еле просматриваются и системе «где» практически нечего делать. Хёрли считает, что работа, которую выполняет для нас система «где», «лежит в основе общей перспективы или точки зрения воспринимающего субъекта и агента, даруя ощущение присутствия в мире и в конечном итоге — чувство обладания разумом»⁸. Я не отрицаю, что, рассматривая цветовые поля, в которых системе «где» не на что опереться, мы получаем реальные ощущения, однако они далеко не настолько типичны, как некоторые думают.

Какими путями шла человеческая мысль, которая в итоге поставила перед нами проблему в существующем виде? Почему квалиа оказались в центре внимания?

Предшественники квалиа зародились и укрепили свои позиции в XVII, XVIII и XIX веках. Все началось с «простых идей» и «впечатлений» философов-эмпириков, в частности Джона Локка, Джорджа Беркли, Дэвида Юма и Джона Стюарта Милля⁹. Под простыми идеями и впечатлениями они понимали чистые ощущения, наподобие пятен цвета или кратких звуков. Считалось, что разум складывается из них, как из кубиков. В некоторых философских доктринах было принято считать, что кроме простых идей в психике больше ничего и нет, но и во всех остальных учениях простые идеи тоже доминировали в представлениях о восприятии и опыте. Понятие чистых ощущений выполняло в философии две функции. Во-первых, была сделана попытка определить через него содержание разума и принципы его работы, а во-вторых, оно помогло сформулировать новую теорию познания и избавиться от устаревших догм. Если мы сводим познание к распознаванию повторяющихся паттернов в ощущениях, то от значительной части сбивающего с толку интеллектуального мусора можно отказаться.

Англоязычная философия длительное время придерживалась именно такого представления о разуме (с небольшими изменениями). В начале ХХ века место простых идей заняли чувственные данные, игравшие ту же двойную роль. В современной философии нет места «простым идеям» или «чувственным данным», однако они продолжают жить — теперь уже в виде квалиа.

Примерно с конца XVIII столетия представление о том, будто разум и познание можно полностью свести к ощущениям, все чаще сталкивалось с возражениями. Его критиковали за то, что оно изображало разум абсолютно инертным. Высказывались и другие претензии, но основной была именно пассивность разума. Немецкая идеалистическая философия отрицала такие атомистические представления об опыте и склонялась к другой крайности, утверждая примат самоопределяющегося, независимого сознания¹⁰. В этой области противоречащие друг другу сверхценные идеи сменяли одна другую.

Современным дебатам об ощущении и действии не чужды столь же разительные контрасты. Подход под названием энактивизм пытается, по крайней мере в некоторых своих версиях, представить само восприятие как вид действия: «видение — это образ действия», а опыт — это «то, что мы делаем»¹¹. Энактивисты упирают на обратную связь между действием и ощущением — на тот факт, что действия влияют на ощущения, — и пытаются перетащить ощущение целиком на сторону действия. Исходя из моей интерпретации, может показаться, что энактивисты перегибают палку; именно так я и думаю. Они пытаются как можно дальше отойти от картины, в которой воспринимающий ум представляется простым экраном или пассивным сосудом, где возникают квалиа, но заходят так далеко, что полностью отрицают воспринимающую сторону разума, которая между тем абсолютно реальна.

Неотъемлемая черта философии как науки — формулирование утрированных теорий. Как колко заметил американский философ Джон Дьюи, студент философского факультета поначалу ошарашен полной несовместимостью соперничающих подходов (все меняется; нет-нет, перемены — просто иллюзия), а потом уже и сам привычно передвигает эти неустойчивые конструкции по шахматной доске¹². Это болезнь философии, но это же и метод обретения новых идей: одна гипертрофированная и упрощенная картина противопоставляется другой. Что касается конкретной области осмысления опыта, то здесь нам по непонятной причине сложно признать очевидное: живые системы сообщаются с внешним миром, а ощущение и действие — две стороны одного процесса. Внимание философии, как кажется, произвольно перескакивает с одного на другое.

За пределами ощущений

Тема этой главы — опыт и субъективность, но пока мы в основном говорили о чувственном опыте. Я раскритиковал ряд философских воззрений на ощущение, но главная ошибка большинства недавних работ по философии — это мысль о том, будто ощущение не только важная часть опыта, но чуть ли не единственная его составляющая. Если мы хотим лучше понять роль и место опыта, эту гипотезу тоже нужно оставить в прошлом.

Философы, которые считают любой опыт чувственным, не спорят с тем, что какие-то чувства рождаются и внутри нас. Они называют «ощущением» распознавание не только внешних процессов, но и внутренних (таких как голод или лихорадка). У нас есть ощущения, приходящие извне — и изнутри. Те же философы иногда говорят не об ощущении, но о перцепции, однако эти понятия очень близки. Приведу два примера высказываний, принадлежащих философам схожих взглядов, но разных поколений. Джесси Принц, с которым я работал в Нью-Йорке, прямо говорит: «Сознание целиком перцептивно»¹³. Фред Дрецке, один из тех философов, кто особенно повлиял на меня, когда я был студентом, и с кем мне довелось работать в Стэнфорде перед тем, как он ушел на покой, думает так же, но формулирует менее безапелляционно: может быть, сознание не полностью таково, но «нагляднейшие и самые убедительные» его примеры — это «чувственный опыт и убеждения».

Но согласны ли вы считать чувственный опыт и убеждения «нагляднейшими и самыми убедительными» примерами сознания? Честно говоря, эмоции, желания, настроения и потребности представляются не менее наглядными и убедительными. Я бы даже сказал, что в качестве примеров сознательного опыта они кажутся несколько нагляднее убеждений.

Предположим, эмоции и настроения отражают гормональную активность и прочие состояния организма. При таком подходе любой опыт сводится к ощущению, либо отражению, либо фиксированию чего-либо. С этой точки зрения плохое настроение сигнализирует, что у вас внутри что-то происходит. При этом альтернативная гипотеза упорно игнорируется, хотя и лежит на поверхности: настроение — это не предъявление какого-либо факта или состояния; это и есть ваше состояние в настоящий момент.

Возьмем другой пример. Подумайте об уровне энергии, в частности об усталости. Пусть это будет не физическая усталость, возникающая вследствие перенапряжения мускулов, но психологическая. Предположим, вы управляете автомобилем и постепенно ваш уровень энергии снижается. Вас охватывает чувство тяжести и вялости. Это как-то ощущается; это часть опыта. Похоже ли, будто эти ощущения сигнализируют о состоянии вашего тела подобно датчику топлива, который сообщает, что в баке кончается бензин? Альтернатива, повторюсь, в том, что ваш опыт просто включает в себя этот туманный, тяжелый способ бытия, словно бы пропитывается им. Существует ощутимая разница между теми мыслительными процессами, которые замедлены и затруднены, и теми, которые подвижны и свободны. Уровень энергии — характеристика вашей жизнедеятельности, причем такая, какую можно ощутить.

Подумайте и о всплесках решимости. Они также противоречат представлению, будто опыт — это перцепция и регистрация событий, и ничего более. Они заставляют считать опыт одной из сторон жизнедеятельности как таковой. Опыт не просто сообщает некую информацию. Большая часть жизни просто ощущается нами.

Насколько большая? Вот слова философа Джона Сёрла:

Представьте, что вы очнулись ото сна без сновидений в абсолютно темной комнате. Вы еще ни о чем не успели подумать и почти ничего не почувствовали. Кроме давления тела на кровать и прикосновения одеяла, которым вы укрыты, вы не получаете никаких внешних сенсорных стимулов. И все равно должна быть разница в состоянии мозга между состоянием минимального бодрствования, в котором вы находитесь сейчас, и полностью бессознательным состоянием, в котором вы пребывали раньше... Такое состояние бодрствования представляет собой базальное, или фоновое, сознание¹⁴.

«Базальное» в этом контексте означает первичное или базисное, то есть базовый уровень. Похоже, что Сёрл в этом отрывке описывает нечто существующее на самом деле. Но вот значение описанного не так очевидно. Если продолжить эту цепь размышлений, можно прийти к выводу, что в сознании не обязательно должно что-то происходить, — это просто состояние. Это заметно отличается от большинства современных подходов в психологии и философии, которые считают сознание чем-то вроде способа предъявления информации разуму. Если так, то какая-то информация в нем обязательно должна присутствовать. Приверженец такого подхода мог бы возразить Сёрлу, что в его примере с пробуждением в сознании всегда будет иметь место какой-нибудь внутренний монолог, ощущаться легкий голод или что-то подобное. С другой стороны, в противовес философам и психологам некоторые видные ученые-нейробиологи, в том числе Рудольфо Льинас, в общих чертах описали такой подход, в котором сознание рассматривается как что-то вроде «состояния», о котором пишет Сёрл, — с этой точки зрения сознание отражает информацию, поступающую от органов чувств, но не зависит от нее¹⁵.

Возможно ли как-то иначе описать то, что происходит, когда вы просыпаетесь в темной комнате и ощущаете слабые проблески сознания? Давайте, например, скажем, что вы вновь ощущаете свое присутствие.

Идея чувства присутствия ютится на периферии последних дискуссий об опыте, и смысл ее ясен не до конца¹⁶. Иногда это просто выразительный оборот, с которым связаны туманные надежды. Чувство присутствия принято определять как ощущение того, что вы существуете и присутствуете в действительности. Наполнить эту идею конкретным содержанием довольно трудно, но есть неплохой способ почувствовать, какую роль она способна сыграть: надо пойти от обратного. Пару страниц назад я критиковал представление, будто любой опыт — это всего лишь восприятие, регистрация происходящего. Сторонники такого подхода обычно соглашаются и с тезисом «прозрачности» сознания¹⁷. Суть его в том, что, воспринимая, мы не отдаем себе отчета в своем «я» и не осознаем процесса восприятия. но воспринимаем лишь объекты, на которые направлено наше внимание. Сознание прозрачно, и мы видим мир (в том числе собственное тело) как бы сквозь него. Похожие идеи выдвигают и некоторые авторы, которые пишут о медитации. утверждая, что занятия медитацией открывают неожиданное отсутствие «я»¹⁸. Если идея прозрачности верна, тогда сознательный опыт всегда направлен на что-то еще, а сознание — не более чем ориентация или репрезентация.

Тезис «прозрачности» — пример стремления избавиться от «я», которое прослеживается во множестве суждений об опыте. Идея присутствия опровергает этот тезис, а вместе с ним и представление о субъекте как о носителе сознания или сосуде, куда помещается опыт. Пусть «я» — это не центр и не фокус восприятия в обычных условиях, оно все же никуда не исчезает. Как минимум для некоторых из нас чувство присутствия в окружающей реальности — важная часть опыта.

Но что это за чувство? Признавая его наличие, трудно противостоять соблазну считать его характеристикой, которая по умолчанию присуща бытию в качестве любого живого организма, существующего в мире¹⁹. На каком-то базовом уровне все мы способны ощущать некоторые биологические характеристики собственного существования. В таком случае во всем живом некий базовый опыт возникает как бы «в нагрузку».

Идея привлекательная, но, вероятно, слишком примитивная. За чувством присутствия кроется нечто большее; кажется, что оно сильно зависит от замысловатой обработки данных, которая безостановочно идет внутри нас — в основном в фоновом режиме. Сюда относится постоянный мониторинг состояния тела, а также то, как внутренние события соотносятся с происходящими снаружи. Если что-то идет не так, эти фоновые процессы проникают в сознание.

Чувство присутствия, которое похоже на ощущение своего тела «своим», подвержено ошибкам: существует масса способов обмануть его и сбить с толку. Взять хотя бы классическую «иллюзию резиновой руки». Когда испытуемый видит, как фальшивую руку гладят кисточкой (настоящую руку, которую он не видит, гладят тоже), человек испытывает реальное ощущение прикосновения и переживает иллюзию, будто резиновая рука и есть его настоящая рука. Иллюзия резиновой руки — только верхушка айсберга²⁰. Повреждение мозга может вызывать в сознании самые разнообразные иллюзии, которые до некоторой степени можно воспроизвести в экспериментах, — и тогда человек чувствует, что находится не там, где он находится на самом деле. Нарушений образа тела не счесть. Показательный пример — чувство полного отделения от тела, а также эксперименты, в которых испытуемого заставляют частично видеть и частично ощущать тело, образ которого проецируется в его поле зрения. Для психиатрии нарушение чувства присутствия, такое как ощущение нереальности происходящего, может оказаться тревожным симптомом.

Если чувство присутствия всегда возникает в результате сложных фоновых процессов, это не просто автоматическое следствие существования в живом теле. Можно предположить, что чувство присутствия существует как в простых и изначальных формах, так и в более сложных, которые опираются на внутренние ощущения и тому подобное. Тогда у животных, чьи тела и нервные системы отличаются, простое и постоянное ощущение собственного существования будет принимать разные формы. Идея соблазнительная, но пока я не вижу причин в нее верить. Присутствие ощущается как нечто изначально данное, но полагаться на это ощущение не стоит.

Похоже, что чувство присутствия не является неотъемлемой частью сознательного опыта. Ведь можно почувствовать и «ощущение нереальности» — те, кто его испытывал, говорят, что оно отличается от чувства присутствия. Однако в этом месте можно нащупать важную деталь, необходимую для преодоления разрыва между биологическим и эмпирическим (данным в опыте). Чувство наличного существования придает опыту особенные, отличающие черты — это важная часть субъективности как таковой. Изучая процессы, происходящие в мозге и в организме в целом, процессы, которые наделяют нас чувством реальности существования, мы продвигаемся к нашей цели — к определению места опыта в биологическом мире.

Допустим, нам известна биологическая основа зрения. Мы объясняем его работу через свойства света, устройство глаза, передачу сигнала в мозг и так далее. И все равно нам кажется, что объяснение неполное — оно не отражает того, как зрение ощущается. Я думаю, что объяснение кажется неполным потому, что опыт видения включает в себя чувство присутствия или сопровождается им. Именно чувство присутствия — слабое, трудноуловимое, практически полностью фоновое — объясняет, почему видение определенным образом ощущается.

Философ, ученый — любой человек, склонный к рефлексии, может рассказать об определенных видах опыта, которые, как ему кажется, проливают свет на природу сознания или субъективности. Личные впечатления такого рода ненадежны, но иногда бывает трудно не пойти у них на поводу. Мне самому особенно красноречивыми представляются такие впечатления, где наличествует определенное равновесие между ощущением моего собственного присутствия и восприятием окружающего мира. В этом состоянии разум не поглощен собою, не обращен внутрь себя и не замкнут на себе. Но «я» при этом не становится прозрачным, не исчезает. Напротив, в такие моменты я ощущаю равновесие между собственным присутствием и присутствием окружающих меня вещей. Похожее «равновесие» можно иногда почувствовать при медитации. Вот он, окружающий мир — плюс ощущение того, что вы являетесь его частью. Это полезное чувство, способное вернуть мыслителя к реальности, учитывая, что бытующие в этой сфере теории, особенно философские, впадают в одну из двух крайностей: они либо раздувают роль независимого «я», либо стремятся полностью от него избавиться. Люди вечно пытаются преувеличить одно и проигнорировать другое. В качестве альтернативы мы можем отказаться от заблуждений «прозрачности», не отрицая реальности внешнего мира.

Выше я писал, что в этой главе буду тянуться вперед и возвращаться назад — тянуться, чтобы преодолеть разрыв между телесным и психическим, и возвращаться, чтобы опровергать ошибочные концепции, из-за которых проблема выглядит хуже, чем она есть. Сначала я попытался стянуть разрыв. Эволюция животных сделала их не только сложной совокупностью клеток, но и центром агентности и субъективности. Не появись животные — не было бы и опыта. В этой области существует разнообразие идей и тем, однако я не могу с уверенностью ранжировать их по значимости. Одна из них — появление нового вида живых систем и возникновение жизнедеятельности, присущей животным, то есть такой, которая руководствуется ощущением. Вторая — способ, каким ощущение совместно с действием вызывают к жизни тайное — или явное — чувство себя в противопоставлении другому. В зрительном опыте человека — примере, который так любят философы, — все это сходится в одну точку: мы определяем, с чем мы столкнулись и где оно находится, ощущаем мир и себя в нем, чувствуем свое тело своим и так далее. Неудивительно, что видеть — это не просто получать информацию, не просто снимать окружающий мир на кинопленку; видение как-то ощущается²¹. И хотя философы потратили немало сил на размышления о сенсорной стороне опыта, особенно о пятнах цвета наподобие картин Ротко, тому, что зрение как-то ощущается, мы обязаны и другим свойствам живого. Какие же из процессов, которые мы относим к «подсознательным», оказывают слабое влияние на чувственный опыт?

Эта история все еще далека от завершения, но начало уже положено.

Ночное погружение

Уже стемнело, и в этот поздний час никто, кроме нас с Томом Дэвисом, исследователем мягких кораллов из третьей главы, не погружался в спокойные воды залива. Мы пробирались по мелководью, прокладывая путь через заросли морской травы, в которой кто-то шастал и где время от времени вспыхивали таинственные красные огоньки. Когда мы ушли на глубину, меня поразила пустота и одиночество ночного моря. Если на мгновение выключить фонарик, тебя тут же поглощает давящая тьма. На суше даже ночью всегда есть хоть какой-то свет. Сюда же, на глубину 10 метров, свет практически не проникает. Животных, обитающих здесь, окружают лишь запахи, вкусы и прикосновения.

Том искал редких рыбешек — гостей из тропиков, которые на ночь притулились у рифа. Нескольких он приметил, но каменные уступы были полны спящих рыб, знакомых по дневным погружениям, — больших губасов и морвонгов. Нелегко было разглядеть мелких чужаков среди спящих вповалку местных.

Ближе к концу предыдущей главы я описывал маленькую сценку с участием краба-декоратора. Крабы-декораторы, которых встречаешь днем, обычно покрыты губкой. Во тьме же можно наткнуться на декораторов, украшенных мягкими кораллами. Они словно члены тайного общества, ордена ракообразных, узнать которых можно лишь по отличительным знакам, а увидеть — только ночью. Как раз такой декоратор и вышагивал по рифу. Вдоль его тела стелились жадные пальчики мягкого коралла. Половина ручек коралла была открыта, вторая — сжата в кулачки.

Под уступом дремала большая рыба, поверху маршировал краб, а два рака-отшельника любезничали, стоя лицом к лицу. Раковина одного из них была полностью покрыта актиниями; у второго их было поменьше. Актинии, которым раки подарили мобильность, столкнулись с неожиданным. Вытянутыми щупальцами они касались раковины другого рака и отдергивались, реагируя на прикосновение. Я не заметил, чтобы одна из актиний дотянулась до подружки, восседающей в соседней запряженной раком коляске, но в какой-то момент это наверняка случилось. Кого только не встретишь в темноте!

^* Суть аргументации Декарта здесь сводится к следующему. Если человек способен помыслить тело, причем любое тело, другим, то, следовательно, статус тела не предполагает необходимости; более того, можно помыслить его отсутствие вообще, а это окончательно доказывает, что телесное и ментальное существуют как различные, обособленные субстанции. В подобных выкладках Декарт отнюдь не предавался «кабинетному развлечению»: он искал ту основу, которая обладает сверхнеобходимым и сверхобъективным статусом, — нечто такое, чего «не может не быть». Обретение такой основы, по его мнению, позволило бы ученым хотя бы по поводу чего-то соглашаться друг с другом целиком и полностью. — Прим. науч. ред.

¹ См: Consciousness in Action (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1998), 249. Приведу отрывок: «Традиционная манера мышления в вопросах, касающихся личности, все еще кажется многим естественной. Ядром личности считают субъекта и агента, стоящих, так сказать, спина к спине. У субъекта есть опыт сознательного восприятия и иногда самосознания — в том смысле, что сознательный опыт сам по себе временами выступает в качестве объекта осознания (в противопоставлении материальным объектам). Агент предпринимает усилия, пытается что-то делать, а временами оперирует и самим собой, поскольку иногда сами его действия, попытки или состояния воли выступают как раз теми объектами, на которые он воздействует (в противопоставлении событиям внешнего мира). Субъект — конечная остановка на пути входного сигнала; окружающий мир воздействует на субъекта. Агент — первая остановка на пути выходного сигнала; агент воздействует на окружающий мир». Хёрли различает несколько видов связи между чувствующей и действующей сторонами личности. В некоторых случаях действия и их сенсорные следствия разорваны — например, вы переворачиваете камень, чтобы посмотреть, что под ним. В других ситуациях связь более непосредственная. Осознаете вы или нет, но ваш взгляд постоянно блуждает, поэтому образы на сетчатке сменяют друг друга, но вы не воспринимаете это как изменение картинки перед глазами. Люди отлично приспособились к «перевернутым очкам» — к тому, что сигналы, поступающие от предметов, расположенных слева от нас, обрабатываются в зрительной зоне правого полушария, и наоборот. Мы научились видеть вещи там, где они находятся на самом деле, — и верность этой информации подтверждается в процессе попыток осуществить действие.

² См: Rene Descartes Meditations on First Philosophy (1641). «Размышления о первой философии» [Рене Декарт, Разыскание истины, СПб.: Азбука, 2000. — Прим. пер.].

³ См. книгу Чалмерса «The Conscious Mind: In Search of a Fundamental Theory» (Oxford, UK: Oxford University Press, 1996).

⁴ Он упоминает об этом в своей статье 1974 года «Каково быть летучей мышью?». См. также мою статью «Evolving Across the Explanatory Gap,» Philosophy, Theory, and Practice in Biology 11, no. 001 (2019): 1–24.

⁵ См., в частности, его статью «Quining Qualia,» Consciousness in Contemporary Science, ed. Anthony J. Marcel and E. Bisiach (Oxford, UK: Oxford University Press, 1988), 42–77.

⁶ В статье «Evolving Across the Explanatory Gap» я писал, что сама идея «взгляда с точки зрения третьего лица» несколько сбивает с толку — точка зрения существует только и исключительно как восприятие от первого лица. Но привычное словоупотребление мало чем может нам помочь.

⁷ Также в «Consciousness in Action».

⁸ «Consciousness in Action», 326.

⁹ Классический пример, к тому же удобопонятный, — книга Юма «Исследование о человеческом познании» [Давид Юм, Сочинения в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1996. — Прим. пер.]. Что касается теории «чувственных данных» начала ХХ века, см. (например) труд Бертрана Рассела «Проблемы философии»: The Problems of Philosophy (New York: Henry Holt, 1912) [Бертран Рассел, Проблемы философии, Новосибирск: Наука, 2001. — Прим. пер.].

¹⁰ Традиция тянется от Иммануила Канта и его «Критики чистого разума» (1781), к трудам Г. В. Ф. Гегеля (в том числе к «Феноменологии духа», 1807). Англоязычные продолжатели традиции часто описывают ситуацию как борьбу между взглядами, предполагающими активность, и взглядами, предполагающими пассивность, — в конце XIX века Уильям Джеймс тонко подметил это противопоставление (см.: The Will to Believe, and Other Essays in Popular Philosophy, 1896) [Уильям Джеймс, Воля к вере и другие очерки популярной философии, М.: Республика, 1997. — Прим. пер.].

¹¹ В русле энактивизма сегодня написано множество работ, и, возможно, не все его течения согласны с этой мыслью. См: J. Kevin O’Regan. Alva Noё, «A sensorimotor account of vision and visual consciousness,» Behavioral and Brain Sciences 24, no. 5 (2001): 939–1031, а также Alva Noё «Out of Our Heads: Why You Are Not Your Brain, and Other Lessons from the Biology of Consciousness» (New York: Hill and Wang, 2009). Автор пишет: «Мы предполагаем, что видение — это образ действия. Это конкретный способ изучения окружающей среды» (из аннотации); «Впечатления, считаем мы, это не состояния. Это род действия. Это то, что мы делаем» (р. 960). Термин «энактивный» в этом контексте ввели Франциско Варела, Эван Томпсон и Элеонора Рош в книге «The Embodied Mind: Cognitive Science and Human Experience» (Cambridge, MA: MIT Press, 1991).

¹² John Dewey, «Experience and Nature» (Chicago: Open Court, 1925), 36.

¹³ См. его книгу «The Conscious Brain: How Attention Engenders Experience» (Oxford, UK: Oxford University Press, 2012), 341–42. Что касается Дрецке, см.: «Conscious Experience,» Mind 102, no. 406 (1993): 263–83. Вот что пишет Дрецке: Почему мы не можем, подобно Дамасио... относить эмоции, чувства и настроения на счет перцепции химических, гормональных, висцеральных и мышечно- скелетных состояний тела? <...> Этот способ осмысления боли, зуда, щекотки и других телесных ощущений помещает их в ту же самую категорию, что и опыт, который мы получаем, воспринимая окружающую среду. Примером, в котором обсуждается уровень энергии, я обязан Леонарду Катцу.

¹⁴ «Consciousness,» Annual Review of Neuroscience 23 (2000): 557–78, p. 573.

¹⁵ См.: Llinаs, D. Parе, «Of dreaming and wakefulness,» Neuroscience 44, no. 3 (1991): 521–35. Сёрл цитирует также Джулио Тонони и Джеральда Эдельмана; см. их статью «Consciousness and Complexity,» Science 282 (1998): 1846–51.

¹⁶ Дословно: «Концепция присутствия используется в качестве ссылки на субъективное ощущение реальности окружающего мира и себя в нем». Anil K. Seth, Keisuke Suzuki, and Hugo D. Critchley, «An Interoceptive Predictive Coding Model of Conscious Presence,» Frontiers in Psychology 2 (2012): 395. См. цитату из статьи Хёрли на с. 136, где она говорит об «ощущении присутствия в мире». См. также слова Эвана Томпсона ниже.

¹⁷ Я всегда считал «прозрачность» одной из самых эксцентричных и малоубедительных идей в дискуссиях, полных эксцентричных и малоубедительных идей. Представьте, что вы намеренно немного размываете собственное зрение, когда на что-то смотрите. Вы ощутите, что ваше зрительное поле замутнено. Это, конечно же, не внезапно проявившееся свойство размытости рассматриваемых объектов, это свойство самого опыта. Это отличный (и хорошо известный) аргумент против прозрачности, хотя против него тоже был выдвинут ряд возражений, и дискуссия еще не окончена. (Этот пример, сегодня всем известный, впервые был использован в статье Paul A. Boghossian. J. David Velleman, «Colour as a Secondary Quality,» Mind [n. s.] 98, no. 389 [1989]: 81–103.) Серьезные доводы в пользу прозрачности приведены в статье Gilbert Harman, «The Intrinsic Quality of Experience,» Philosophical Perspectives 4: Action Theory and Philosophy of Mind, ed. James E. Tomberlin (Atascadero, CA: Ridgeview, 1990), 31–52.

¹⁸ Пример: Sam Harris, Waking Up: A Guide to Spirituality Without Religion (New York: Simon and Schuster, 2014). Того же рода традиционная буддистская доктрина «отсутствия я», но я недостаточно знаком с буддизмом, чтобы сравнивать детально.

¹⁹ Возможно, схожие взгляды выражает философ Эван Томпсон в книге «Mind in Life: Biology, Phenomenology, and the Sciences of the Mind» (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2010). Томпсон предполагает, что частично проблему субъективного опыта можно решить, если считать, что мы обязаны им базовому ощущению движения и присутствия, которое порождено существованием в качестве живой самоопределяющейся системы: «Сознание в смысле чувствительности можно описать как род примитивного ощущения собственного существования или способности тела к движению (с. 161); «Выше я описывал чувствительность как ощущение бытия. Быть чувствительным — значит быть способным ощущать собственное тело и окружающий мир. Истоки чувствительности — в аутопоэтической идентичности и смыслообразующей активности живого существа, но чувствительность предполагает еще и чувство „я“ и ощущение мира» (с. 221).

²⁰ Здесь я опираюсь на следующие источники: статью Olaf Blanke, Thomas Metzinger, «Full-Body Illusions and Minimal Phenomenal Selfhood,» Trends in Cognitive Sciences 13, no. 1 (2009): 7–13, и книгу Фредерики де Виньемонт «Mind the Body: An Exploration of Bodily Self-Awareness» (Oxford, UK: Oxford University Press, 2018).

²¹ Рассматривая взаимосвязь зрения и действия, в четвертой главе я заметил, что слух в этом смысле заметно отличается от зрения и осязания; ваши действия влияют на то, что вы слышите, но слабее. Роли системы «где» и системы, занятой перекрестной проверкой информации, полученной от разных органов чувств, тоже различны. Конечно, слух, как и зрение, — это тоже чувство, и к нему стоит отнестись повнимательней.