Рыцарь лингвистики
Ирина Левонтина,
вед. науч. сотр. сектора теоретической семантики Института русского языка РАН
«Троицкий вариант» №9(178), 5 мая 2015 года
29 апреля исполнилось 80 лет прославленному лингвисту, академику Андрею Анатольевичу Зализняку. Хотя, конечно, поверить в это трудно — настолько он юн, быстр и летящ. А те, кто слышал Зализняка только по радио, так и вовсе отказываются верить, что слушали не голос совершенно молодого человека.
А. А. Зализняк — настоящий живой классик, автор фундаментальных трудов сразу в нескольких областях лингвистики («Грамматический словарь русского языка» и «Русское именное словоизменение», исследования берестяных грамот и «Древненовгородский диалект», «Труды по акцентологии» (науке об ударении) — и исследование языка «Слова о полку Игореве»), просветитель и борец с обскурантизмом, да к тому же и классик жанра лингвистических задач.
По телеканалу «Культура» показали очень симпатичный фильм о Зализняке1, а коллеги и ученики подарили новорожденному юбилейный сайт. В основном сайт этот заполнен небольшими научными статьями по вопросам не просто специальным, а даже и изысканным — поскольку поздравители справедливо считали, что для юбиляра, не любящего чествований и любящего науку, это будет лучший подарок. Но всё же эти материалы создают вполне ясный образ Зализняка. И прежде всего выступают две его черты.
Первая отражена в эпиграфе, который предпослал своей заметке (посвященной, кстати, нашему «Активному словарю русского языка») академик Ю. Д. Апресян:
М.: Наше счастье, что Зализняк не занимается семантикой.
Иначе нам нечего было бы делать.
А.: Нам это не грозит.
М.: Это почему же?
А.: В семантике невозможно достичь совершенства.(Из разговора полувековой давности.)
Вторая черта становится очевидной, если поразглядывать приведенные на сайте во множестве фотографии с лекций Зализняка или из новгородских экспедиций. С лиц слушателей не сходит выражение чистого, назамутненного и бескорыстного счастья. Все, кто учился у Зализняка, кто просто его слушал, знают, как умеет он сделать научное познание праздником, сообщить всем эту радость от найденного красивого решения и несколько даже несовременную любовь к научной истине.
И вот эти две черты — совершенство и рыцарское служение науке, с одной стороны, и легкость и радость, с другой, — они видны во всех рассказах, во всех воспоминаниях.
Редкостное сочетание совершенства и легкости — это ведь мы знаем, это то, как Пушкин описал Моцарта.
Не случайно, приведенный на сайте текст Марины Бобрик озаглавлен «Ludi Magister». Вместо портрета (это латинский каламбур, знакомый нам по «Игре в бисер», выражение можно понять и как «магистр игры», и как «учитель»).
Приведу выдержки из этого текста: «Когда говоришь об Андрее Анатольевиче Зализняке, в уме возникают: красивый почерк, легкие руки, соединяющие концы порванной берестяной грамоты, голос, взлетающий на интонации «немы-ы-ыслимо!», улыбка радости в ответ на реакцию аудитории. Запомнившаяся реплика: «Сколько на свете миров!"»
Там, где она повествует о лингвистических задачах, придуманных А. А. Зализняком, она отмечает, что они «рассчитаны на человека, не знакомого с рассматриваемыми языками. Важно потому, что, в отличие от многих других авторов лингвистических задач, Зализняку не нужно проверять знания того или иного языка. Он стремится избавиться от этого дидактического, репродуктивного элемента задания как от помехи. Ему важен чистый интерес и живой поиск — свойства, роднящие задачу с загадкой и превращающие ее в увлекательную интеллектуальную игру».
В подглавке «Компендиум и словарь» мы читаем: «В науке им движет живой интерес. Поразительна цельность его характера — от пятиклассника, взявшего с собою в летний лагерь англо-русский словарь, до нынешнего А.А.З. Как будто стеклодув на протяжении жизни равномерно выдувает шар удивительно прекрасной формы и чистого звучания».
«...По остроумному замечанию В. Плунгяна, каждый студент знает, насколько бесполезное занятие конспектирование текстов А.А.: очень скоро обнаруживаешь, что переписываешь текст целиком. Но для самого А.А. особенно увлекательная сверхзадача — испытание слова науки на сжатие: книга («От праславянской акцентуации к русской», 1985) — очерк (в книге «Древнерусское ударение», 2014) — трехстраничный компендиум для слушателей лекций-семинаров по русской акцентологии в МГУ».
«...Интерес к живым людям — ситуациям их быта, разговорам, отношениям, реакциям. И с теми же любопытством и доброжелательностью, с какими А.А. обращен к своим близким и неблизким современникам, он вслушивается в голоса и вглядывается в лица древних новгородцев. Какова же его радость, когда обнаруживается, что и в XII веке были люди, которые, как и мы, объяснялись в любви и отдавали детей в школу; и что новгородки не были поголовно невежественны и неграмотны; и что правовое сознание не в пример нам сегодняшним было чрезвычайно высоким и внятно артикулировалось. <...> Почти с каждым сезоном Новгородской археологической экспедиции корпус берестяных грамот пополняется новыми находками (последняя из них получила номер 1063)».
«...Традиционные осенние лекции А.А. о новинках сезона собирают всё больше слушателей. Аудитория приобрела совсем другой масштаб, когда в 2011 году А.А. в цикле из двух лекций рассказывал о берестяных грамотах в рамках программы «Академия» на телевидении. И это не полный перечень. Не будет преувеличением сказать, что благодаря Зализняку исторический китч в представлениях непрофессионала о древнерусском человеке на глазах отшелушивается и открывается захватывающая картина, наполненная живыми голосами и деталями быта».
«...Важна, как мне кажется, сама установка А.А. на открытость и общедоступность науки. Речь при этом ни в коем случае не идет о том, чтобы опустить научную планку, но лишь о том, чтобы писать и говорить внятно и доступно как для профессионала (он тоже человек!), так и для каждого заинтересованного читателя и слушателя. Эта двоякая обращенность (а по сути — универсальность) означает осуществление наукой своего предназначения: добывание истины профессионалом и сообщение ее публике. У А.А. накоплен огромный опыт публичной речи — в преподавании и в общественном пространстве. И перед какой бы аудиторией он ни говорил — в МГУ, в школе, в Новгородской экспедиции, в Политехе, на телевидении, — у слушателей остается приятное ощущение, что с ними говорят уважительно и доброжелательно, не упрощая и не затемняя предмет. Что же это, как не высокое качество культуры человеческого общения? — способность говорить с другим так, чтобы различия в социальном и культурном статусе отступали в тень, а на первый план выходил бы взаимный интерес».
В подглавке «Школа» Марина Бобрик пишет: «Не скажешь, пожалуй, что Зализняк создал школу... Он не любит руководить (как и не любит, чтобы им руководили) и не держит подмастерьев. Ему дороги свобода и индивидуальность. Он ценит положение вне групп. А школа — как ни крути — тоже род группы или партии, даже если ты в ней — главный... Тут иначе. А.А. сделал эпоху своим присутствием в науке — своим способом мысли и своей личностью. Он индивидуален и невоспроизводим. Но в то же время выросло уже несколько поколений ярких, талантливых, выдающихся лингвистов (некоторые из них уже сами стали основателями научных школ), в научном почерке каждого из которых безошибочно узнается бывший студент Зализняка».
«Преподавание для А.А. страшно важно (Е.В. Падучева о субботних семинарах Зализняка в МГУ: «Нет большей радости для него»). Арабский, акцентология, санскрит сменяют друг друга; всегда есть новые участники семинара, но многие повторяют курс вновь и вновь — «ради самого процесса». Детская аудитория привлекательна для А.А. особым образом. Может быть, потому, что свобода игры детям дана вполне, они предаются ей непредвзято и страстно. Взрослому, чтобы играть со вкусом, нужно хотя бы на время пробудить в себе дитя. Мне приходилось наблюдать, с каким увлечением А.А. играет в шахматы не со знатоком, а с ребенком, — ему интересно не соревноваться и демонстрировать свое умение, а передать ребенку то, что сам умеешь, и порадоваться вместе с ним отдаче! Летом каждого года его ждут в Дубне в Летней лингвистической школе. И он ездит туда с радостью — ему интересно на самой восприимчивой из аудиторий испробовать, к примеру, абрис общей линии развития русской грамматики, а потом еще часа два отвечать в фойе на бесконечные вопросы слушателей. Традиционными стали лекции А.А. в московской школе «Муми-Тролль». Лекции Зализняка для школьников — не пресный катехизис лингвистики, а введение в загадки и лингвистические задачи филологического ремесла... Дети научаются видеть в науке не столько собрание неколебимых утверждений, сколько открытый состязательный процесс».
«...На лекции А.А. они обнаруживают себя в этот процесс целиком вовлеченными. Попутно усваивается важное правило научной этики: не обвиняй писца в ошибке, ищи причину несообразности — ошибается скорее исследователь. В чем успех и главная ценность такой лекции? В самой материи — безусловно, но в еще большей степени — в тоне: на равных и без унизительной снисходительности — это то, что дети ценят больше всего на свете. А когда взаимное доверие установлено, им совершенно ясно, что поиск истины — это живая, захватывающая игра»2.
«Всякий раз это был праздник»
Публикуем также предисловие к статье Светланы Савчук, канд. филол. наук, вед. науч. сотр. отдела корпусной лингвистики и лингвистической поэтики Института славяноведения РАН.
Древняя мудрость гласит, что нельзя войти дважды в одну и ту же реку. Но иногда это удается, и я отношусь к тем счастливчикам, которым повезло трижды слушать курсы Андрея Анатольевича. И всякий раз это был и есть праздник. Впервые в 1975 году Андрей Анатольевич ввел нас в специальность — так, что все мы в ней и остались. Затем, 10 лет спустя, делился с аспирантами своими идеями, выстраивая теорию перехода от праславянской акцентуации к русской.
И вот теперь, с 2005 года, — спецкурсы для студентов, которые, однако, собирают далеко не только студентов. Грамматический строй санскрита, персидского, арабского языков, акцентология древнерусского и современного русского языка — река, конечно, каждый год разная, но неизменным остается одно — происходящее на глазах чудо, когда, начиная с третьего или четвертого занятия, непонятные узоры и орнаменты складываются в осмысленный текст и начинает звучать — сначала робко, а потом все увереннее — древняя санскритская, персидская, арабская, русская речь.
Удивительный синтез синхронии и диахронии, грамматики, семантики и акцентологии, типологии, компаративистики, русистики и лингвистических задач — вот что такое спецкурсы А. А. Зализняка. И пусть этот праздник продолжается!
Пожалуй, самый трогательный, самый личный текст на сайте — это мемуар замечательной лингвистки Т. М. Николаевой «Вспоминаю...»3. Вот выдержки из него:
«Андрей, мы познакомились с тобой в 1952 году. Так что, наверное, кроме Лены, я знаю тебя дольше всех. Буду вспоминать хотя бы немногое из того многого, что я помню. А помню многое. Конечно, все твои данные прекрасны, но я больше всего вспоминаю твою доброту и дружбу. <...>
Не хочется писать о твоих творческих успехах. Они известны всем, и я ничему у тебя не научилась, потому что это невозможно. Но помню и легенду о тебе, как твоей маме сказали, что Андрюше лучше не учить немецкий, так как мальчик к языкам очень неспособен. Однако в 1962 году мы сидели рядом в самолете, летящем в Будапешт, ты раскрыл учебник венгерского языка, погрузился в него — и через два-три дня уже пытался разговаривать на улице, а в конце нашей турпоездки уже привирал, что венгерский — это твоя университетская специализация. И ты пытался научить меня своему пятисотсловному списку. Тогда ты совершил поступок по тем временам героический. В каком-то баре, куда повели нашу академическую группу посмотреть заграничную жизнь, пела красивая певица. Потом ты подсел к ней — группа замерла — и заказал ей, кажется, хороший коньяк.
Каждый год, и не раз в год, вплоть до перестройки, нас гоняли на овощную базу, мы вставали на заре и плелись в Кунцево. Один раз сообщили, что овощерезка сломана и овощи (капусту особенно) нужно резать руками. Мы пошли и долго и мучительно что-то резали. А ты пошел — и починил ее минут за десять. Бабы с базы смотрели на тебя с ненавистью. Помню, как быстро ты освоил мотоцикл, а потом и машину и отвозил меня домой неблизким путем из Трубниковского на Малую Никитскую (тогда — Качалова). Прошло много лет. Институт славяноведения, конец 70-х. Наш шеф, Вячеслав Всеволодович, направляет тебя в издательство «Наука» сдавать коллективную рукопись (Это была «Категория определенности/неопределенности»). Но, считая тебя нервным и ранимым, он послал с тобой «сильную личность» — меня. Новые поколения не представляют себе издательство «Наука» тех лет. Это была сплоченная стая женщин, объединенных одним сильным чувством — ненавистью к автору. Рассказывать об этих годах можно часами. Мы сели. Редактор — сразу: «А вот у вас на странице 244 буква Б плохо пропечатана. Принять не могу». И тут ты вынимаешь из кармана что-то крошечное, перышко, что ли, и говоришь: «Сейчас исправим». «А на странице 321 какое-то пятнышко», — орет редакторша. «Сейчас сотрем». И опять какая-то крошечная резиночка вынимается. Наконец, пускается в ход тяжелая артиллерия. «Я ставлю вам рукопись по 21 странице на лист». «Ну, всё», — подумала я. Это значит, что несколько хороших работ надо выбросить, так как в книге может быть только 20 листов. Что делать? Что делать?! И тут ты, обаятельно улыбаясь, говоришь: «Надеюсь, это только шутка?» И сдалась злобная редакторша, сдалась».
И то сказать, кто бы не сдался.
1 «Яндекс, Гугл и "алгоритм Зализняка"». Фильм посвященный лауреату Государственной и Солженицынской премии, академику Андрею Анатольевичу Зализняку из цикла «Острова» телеканала «Россия К».
2 Статья опубликована в журнале «Известия РАН». Серия литературы и языка, 2015, №3. См. также текст Марины Бобрик на юбилейном сайте.
3 Воспоминания Татьяны Михайловны Николаевой на юбилейном сайте.
4 Кажется, первоначально она принадлежала Владимиру Андреевичу Успенскому и должна была бы называться критерием Успенского.
5 Отдельно ценились девичья красота и мужское остроумие, что, впрочем, не отличало ОСиПЛ от сопряженных территорий.
6 Это, конечно, нельзя сравнивать с толпой, которая в последние годы приходит на лекции ААЗ про берестяные грамоты и не умещается в 9-й поточной аудитории. Толпа нашего времени не умещалась в просто больших аудиториях, таких как 955 или 956.
7 Метафору похода, хотя и по другому поводу, но тоже в связи с ААЗ предлагала в наши студенческие годы Анна Константиновна Поливанова.
.jpg)
Фактор Зализняка
А. А. Зализняк ужасно не любит всяких чествований и славословий в свой адрес, поэтому друзья и коллеги подарили ему на юбилей сайт в Интернете, где вместо тостов и праздничных речей — научные статьи. За редкими исключениями. Публикуем статью Марии Бурас и Максима Кронгауза, посвященную их учителю и коллеге.
Мы поступили на отделение структурной и прикладной лингвистики (ОСиПЛ) филологического факультета МГУ в 1975 году. Это был чудный новый мир, не похожий ни на то, что было до, ни на то, что происходило вокруг в это же время. ОСиПЛ состоял из огромного количества дихотомий и антиномий, на усвоение которых уходило в среднем от шести до восьми лет, что было проверено на собственном опыте: один из авторов проучился на ОСиПЛе шесть, а другой — восемь лет.
Жизнь осипловцев определялась не только учебой как таковой, но и несколькими ключевыми — осиплообразующими — мероприятиями: олимпиадой для школьников и лингвистическими экспедициями. В подготовке олимпиады и в экспедициях участвовали самые активные, самые умные, в общем, самые-самые студенты разных курсов вместе с аспирантами и преподавателями. Так формировался центр осипловского сообщества и осипловского пространства. Были еще и подмосковные походы, в которые ходили лингвисты Москвы. Получить приглашение в такой поход было для студента большой честью, и большой радостью было идти в составе растянувшейся на несколько километров цепочке лингвистов с небольшими уплотнениями вокруг самых великих...
Осипловцы всегда стремились выделить черты, присущие именно им, то есть решительно отграничить себя от внешнего мира. Например, была популярна мысль о том, что настоящий осипловец всегда добивается успеха4, хотя и не обязательно в лингвистике: настоящий осипловец будет лучшим дворником, поваром и т. д., если судьба командирует его в эти области. В качестве примера обычно приводился только режиссер Лунгин, что, впрочем, не мешало всем радостно с этой мыслью соглашаться.
Раз уж мы упомянули антиномии, нельзя не сказать о странном сочетании демократичности и иерархичности, присущем этому месту. Кажется, что отношения на ОСиПЛе были гораздо более демократичными, чем в окружающем его мире, — как между студентами и преподавателями, так и между студентами разных курсов. Но при этом существовала очень строгая иерархия, не связанная с официальным статусом, а опиравшаяся на такие плохо формализуемые вещи, как талант, интеллект, экзотические знания.5
Относительно последнего стоит сделать более общее замечание. ОСиПЛу вообще было свойственно стремление не к прагматичности (как следовало бы из критерия Успенского), а к экзотичности знания. Чем более экзотичными были знания, тем больше они ценились и тем выше было положение их носителя в иерархии.
Это определяло и отношение к учебе. Как Лев Ландау делил науки на естественные, неестественные и противоестественные, так и читаемые на ОСиПЛе курсы делились на те, о которых в приличном обществе не говорят (история КПСС, политэкономия и т. п.), те, которые предназначаются всем, и те, что адресуются лишь посвященным (хотя, естественно, никаких ограничений на их посещение не существовало).
Может быть, самыми ценимыми из осипловских курсов и, безусловно, относящимися к третьему типу были спецкурсы, посвященные грамматикам отдельных языков. Они длились от одного семестра до нескольких лет. Изучение грамматики обычно сопровождалось чтением текстов на этом языке. Ценность этих курсов определялась важной осипловской то ли антиномией, то ли дихотомией, утверждавшей, что лингвист полиглотом может и не быть, но много языков (читай грамматик) знать обязан.
Для нашего курса — да, наверно, и для всего ОСиПЛа — этот тип спецкурсов накрепко связан с именем Андрея Анатольевича Зализняка. Нам он читал санскрит, классический арабский, аккадский и древнеперсидский (этим, конечно же, общий список языковых курсов ААЗ не исчерпывался). И сейчас иногда вдруг всплывают в памяти целые куски: «Асид раджа нало нама вирасена суто бали...» Уж и не вспомнить с ходу, ни что это точно значит, ни как это пишется. Но — одну молитву чудную твержу я наизусть...
Эти спецкурсы интересны не только с точки зрения их лингвистического содержания, их роли в формировании лингвистического мышления, но и с социальной и, не побоимся этого слова, с культурологической точки зрения.
Во-первых, на них сообщалось знание, чрезвычайно далекое от тогдашней (да и от сегодняшней тоже) реальности и в каком-то смысле противоположное ей. То есть степень экзотичности знания приближалась к максимальной.
Во-вторых, можно было говорить не только о ценности самих языков, но и о необычайной ценности культур, за ними стоящих. Эта перспектива в советское время была особенно важна, поскольку показывала возможные пути ухода от окружающей действительности и ее преходящесть в сравнении с вечной древностью.
В-третьих, на спецкурсы ААЗ ходили студенты разных лет обучения — и не только из МГУ, и не только студенты. На первое занятие приходила толпа6. При переходе к домашним заданиям (как правило, заключавшимся в чтении текстов) толпа редела, хотя слушателей оставалось всё равно много. Даже через год это была приличная по количеству народа аудитория, хотя в занятиях активно участвовали лишь 5–7 человек.
Это означает, что можно говорить о двух уровнях сопричастности: первый — это действительно овладение сакральным знанием, а второй — непосредственное присутствие при его передаче.
Тут уместно вспомнить Сережу Луговского, который, учась на каком-то из старших курсов, озаботился нашим воспитанием. Он по конспектам начал читать нам курс грамматики древнего языка, который сам ААЗ в ближайшее время читать не предполагал. Сейчас уже трудно вспомнить, что это был за язык, да и дело ограничилось лишь несколькими занятиями и дальше не пошло. И понятно, почему не пошло: ценность курса грамматики отдельного языка и ценность общения с читающим его ААЗ были неразрывны, потеря одного компонента оказалась невосполнимой.
Объединявшие людей с разных курсов спецкурсы ААЗ не только находились в центре осипловского пространства, но и формировали его. Вполне возможно, что к ним в большей степени, чем термин «образование», применимо слово «воспитание». И в этом смысле их можно сравнить с олимпиадой и экспедициями. Общность интересов связывала студентов с разных курсов, аспирантов и тех, кто давно уже закончил университет.
Наиболее уместной здесь кажется метафора похода, только похода научного7. Большая толпа отправляется за единственным человеком, знающим маршрут, постепенно вытягивается в цепочку, из которой выпадают отстающие. И только 5–7 человек бодрым шагом движутся к намеченной, но не вполне очевидной для них цели. Движение — всё, цель... ну, по крайней мере, не так важна, как процесс. Эти спецкурсы, как и походы, надолго объединяли тех, кто их слушал, а вспоминались, как и положено, пережитые трудности и смешные эпизоды, которых было в избытке.
Собственно, осталось довести эту идею до логического завершения. Спецкурсы, прочитанные ААЗ и посвященные грамматикам отдельных языков, были для нас осиплообразующими. А если уж идти до конца, то и Андрея Анатольевича Зализняка следует рассматривать как один из основных осиплоообразующих факторов.
А для нас — и жизнеобразующих.