Скулачёв: наши встречи на протяжении почти 60 лет

Валерий Сойфер,
американский профессор, почетный доктор Казанского и Ростовского госуниверситетов и почетный профессор МГУ им. Ломоносова
«Троицкий вариант» №5(373), 7 марта 2022 года

Оригинал статьи на сайте «Троицкого варианта»

В. П. Скулачёв (21.02.1935–05.02.2023). Фото с сайта ras.ru

Наши встречи с Володей Скулачёвым начались в 1958 году. С декабря 1957 года я стал студентом первого курса кафедры биофизики физического факультета МГУ, куда меня перевели по ходатайству академика АН СССР И. Е. Тамма с четвертого курса Московской сельскохозяйственной академии им. Тимирязева. Я решил прослушать курс биохимии, который на биолого-почвенном факультете МГУ читал академик С. Е. Северин. В перерывах лекций я иногда подходил к нему и задавал какие-то вопросы. Он однажды спросил меня, на каком я учусь курсе, а услышав, что я студент физфака, удивился и затем посоветовал встретиться с председателем Научного студенческого общества биофака Владимиром Скулачёвым. Так началась наша с Володей дружба.

Вскоре после первой встречи Володя сказал мне, что он организует студенческую научную конференцию, на которую согласился приехать «главный биолог и агроном» той поры Т. П. Лысенко. Я в Тимирязевке прослушал полный курс лекций Трофима Денисовича Лысенко, потом у меня состоялось несколько встреч с ним (первая продолжалась часа четыре, я тогда рассказал ему о строении ДНК, он об этом ничего не знал), Лысенко даже звал меня к нему в аспирантуру, но я уже готовился к переходу в МГУ. Разумеется, я стал говорить Володе о роковых ошибках Лысенко, недопонимании и отрицании им генетики, о неправомерном преувеличении роли яровизации, или вегетативной гибридизации. Володя послушал меня и предложил выступить на конференции с рассказом об этих ошибках. Я согласился, и мы договорились, что я буду сидеть в зале, а Володя как председатель спросит, не хочет ли кто выступить, — тогда я подниму руку, и он пригласит меня на трибуну. О нашей договоренности никто, конечно, не знал. Надо прямо сказать, что желание Скулачёва устроить выступление против всевластного главы лысенковцев в его же присутствии было актом мужества и могло принести серьезные неприятности, но духу на это Володе действительно хватило. Он попросил меня представиться, я сказал, что учусь на первом курсе физического факультета на кафедре биофизики и назвал свои имя и фамилию.

Скулачёв рассказал позже, что когда я выступал, Лысенко встал и вышел из зала. Я не видел его ухода, потому что был погружен в выступление, смотрел в свои бумаги и не следил за тем, что происходит в зале. Большинство людей в аудитории было студентами, но присутствовало и немало педагогов, подавляющее большинство которых оставалось лысенковцами. Это было обусловлено тем, что профессора и доценты, изучавшие генетические проблемы, были уволены с биофака в 1948 году, когда по приказу Сталина была проведена знаменитая Августовская сессия ВАСХНИЛ (Академии сельскохозяйственных наук), на которой генетика была названа буржуазным извращением (недавно на биофаке наконец-то по инициативе В. В. Птушенко был установлен стенд с их именами). Конечно, преподавателям — сторонникам лысенкоизма — мое выступление было чуждо, недовольство по окончании заседания они не скрывали, и слухи о «безобразной выходке» студента-физика разошлись по Москве.

В скором времени в МГУ пришло письмо из Тимирязевки, подписанное деканом плодоовощного факультета Резниченко и заведующим кафедрой военного дела подполковником Левченко, в котором предлагалось исключить меня из числа студентов (иными словами, отдать в солдаты). Проректором МГУ по научно-учебной работе был Г. Д. Вовченко, и он подготовил приказ об увольнении студента В. Сойфера за безобразное поведение. Меня срочно вызвали к ректору МГУ академику И. Г. Петровскому, и тот спросил, какими источниками я пользовался, готовясь к выступлению на конференции студентов. Я сказал, что у меня было несколько статей из британского журнала Nature, из американского Science, была длинная статья о Лысенко Бернарда Шоу и что большинство из них я получил от известного генетика В. П. Эфроимсона.

«Принесите мне их завтра, я хочу их посмотреть», — сказал мне ректор.

Еще через два дня после того, как я принес секретарше Петровского эти материалы (фотокопии использованных статей), меня снова вызвали к ректору, и он сказал, возвращая принесенные фотографии статей, чтобы я спокойно учился дальше, не обращая внимания на угрозы об увольнении. Так завершилась инициированная В. Скулачёвым критика лысенковщины и самого Лысенко.

Важную деталь для понимания того, почему меня оставили в числе студентов МГУ, сообщила мне год назад бывшая доцент МГУ Л. Г. Романова. Она много лет работала с крупнейшим российским исследователем психологии и физиологии личности, членом-корреспондентом АН СССР, профессором и заведующим лабораторией биолого-почвенного факультета МГУ Л. В. Крушинским. Вспоминая о нем, она упомянула, что ее шеф Леонид Викторович и Владимир Павлович Эфроимсон тесно дружили с ректором МГУ Петровским. Так что ректор отлично знал, о ком я веду речь, когда упоминаю Эфроимсона.

В последующие лет тридцать мы время от времени встречались со Скулачёвым, но близких деловых контактов не было. Мы оба входили в состав Совета по молекулярной биологии и молекулярной генетике Совета министров СССР под председательством Ю. А. Овчинникова (меня в состав этого правительственного совета ввел тогдашний член Политбюро и министр сельского хозяйства СССР Д. С. Полянский, хорошо меня знавший). Со Скулачёвым мы при встречах обменивались новостями, он знал о работе моей лаборатории, о моей деятельности в президиуме ВАСХНИЛ, но мы жили каждый своей жизнью.

Судьба снова близко нас свела в 1992 году, когда я уже жил в Штатах и когда друживший со мной и моей женой Ниной Джордж Сорос решил выделить 100 млн долл. на поддержку ученых в странах бывшего СССР. Джордж сказал мне по телефону (он был в Европе), чтобы я подготовил в Вашингтоне пресс-конференцию по этому поводу, я договорился с президентом Национальной академии наук США Фрэнком Прессом, что конференцию можно будет проводить в здании академии. Известие о создании Международного научного фонда (МНФ) было до начала пресс-конференции обнародовано на митинге Физического общества США, а там уже присутствовали два видных ученых из России — академики Л. Б. Окунь и В. П. Скулачёв. Оба они вошли в правление МНФ (в которое вошли также американские профессора Сидней Дрелл из Стэнфордского университета, Питер Рэйвин из Миссурийского университета, Пол Доти и Лорен Грэм из Массачусетского технологического института, профессор-физик из Миннесотского университета М. Волошин, академик Национальной академии наук Украины Ю. Ю. Глеба и я — профессор Университета Джорджа Мейсона). Первые полтора года правлением руководил Нобелевский лауреат, экс-президент Рокфеллеровского университета и президент Нью-Йоркской академии наук Джошуа Ледерберг, а после его ухода с этого поста — также лауреат Нобелевской премии Джеймс Уотсон. Теперь мы регулярно встречались со Скулачёвым на всех заседаниях правления. Исполнительными директорами МНФ стали Герсон Шер и Александр Гольдфарб.

В. П. Скулачёв возглавил Российский консультативно-наблюдательный совет МНФ, состоявший, кроме него, еще из восьми членов: академиков РАН К.  И. Замараева, Л. В. Келдыша, Л. Б. Окуня и Л. Д. Фаддеева, членов-корреспондентов РАН Г. И. Абелева и А. В. Яблокова, министра науки и технической политики Б. Г. Салтыкова и сотрудника РАН А. К. Захарова, ставшего по своим функциям главным организатором всей деятельности совета.

В годы функционирования МНФ Володя довольно часто приезжал в Штаты (в основном в Нью-Йорк) и нередко добирался до Вашингтона и останавливался в нашем доме. В один из таких наездов я собирался навестить Сороса в его загородном поместье и решил взять с собой Скулачёва. Мы доехали, поужинали вместе с Джорджем и его женой, переночевали в одном из домиков, а днем сходили на океан и втроем поплавали, а потом вернулись в поместье и расположились для беседы. Настроение было полуденное, расслабленное, и вдруг Володя обратился к Джорджу с вопросом: не выделит ли он миллион долларов на строительство нового корпуса в МГУ для расширения НИИ физико-химической биологии им. Белозерского? Для меня его просьба была неожиданной, мы о его строительных планах даже речи не заводили. Видимо, общая атмосфера дружелюбия и расслабленности подстегнула его к такому рискованному шагу (разумеется, я бы его пыл охладил, спроси он меня раньше). На Джорджа такая просьба произвела очень неприятное впечатление. Он как-то напружинился, вперил в академика строгий взгляд и, слегка помедлив и не отводя глаз от Скулачёва, отрезал: ничего подобного он делать не будет, отдельная поддержка образования не входит в круг его интересов; после чего поднялся и ушел к себе в дом. Я, кстати, уже не один год обдумывал, как и с использованием каких аргументов можно было бы привлечь Сороса к финансовой поддержке образования. Я понимал, что, несмотря на исключительную важность Научного фонда, роль системы образования как в университетах, так и в средних школах была бы еще существеннее: это могло бы иметь особое значение для отхода огромной части населения от коммунистического мышления, от демагогии и окутавшей СССР злобной диктатуры. Я откладывал такой разговор несколько лет, готовя Сороса к предложению о создании фонда для системы образования. Поэтому можно понять, как я был ошарашен просьбой Скулачёва. Пришлось собрать вещички, сесть в машину и уехать из имения.

После завершения работы МНФ (в 1995 году) Джордж Сорос вместе с председателем правления МНФ Джеймсом Уотсоном прилетели в Москву и посвятили вечер оценке деятельности научного фонда в России. Сорос выступил первым, затем дискуссией руководил министр Б. Г. Салтыков. В словах почти всех выступавших прорывалась грусть, что столь важное дело завершено, а еще многого можно было бы добиться.

Тогда Сорос взял еще раз слово и сказал, обращаясь в мою сторону: «Продолжением МНФ станет Программа образования».

В конце обеда Джордж открыл свой портфель, вынул оттуда четыре грамоты и вручил их А. К. Захарову, Б. Г. Салтыкову, В. П. Скулачёву и мне. Этим он показал, что не держит зла на Скулачёва, что он не злопамятный человек. Я не видел грамот других награжденных, моя же содержала такой текст:

Дорогой доктор Сойфер,
Мы рады выразить нашу признательность Вам за работу в качестве члена правления Международного научного фонда. Эта грамота — знак признания Вашего широкого видения и Вашей цельной концепции, благодаря которой данное историческое предприятие увенчалось столь видимым успехом. Ваше понимание нужд науки в бывшем Советском Союзе было весомо продемонстрировано.

Как Вы знаете, программа МНФ подошла к завершению. На протяжении четырех лет ее существования она играла решающую роль в помощи мириадам научных групп в странах бывшего Советского Союза. Эта помощь была исключительно полезной для того, чтобы заложить фундамент для новых путей, по которым пойдут будущие поколения исследователей и преподавателей в бывшем Советском Союзе.

Джордж Сорос
Джеймс Уотсон

Подозреваю, что и другие грамоты содержали сходные фразы.

Новой программой, поддержанной средствами Сороса, стала Международная Соросовская программа образования в области точных наук (по-английски ISSEP), руководить которой он поручил мне.

Скулачёв с начала программы получил звание Соросовского профессора и оставался им до 2004 года. После выступления с лекцией о биоэнергетике на одной из первых конференций Соросовских учителей средней школы в 1994 году в нестоличном областном центре он прислал в дирекцию программы прочувствованное письмо, в котором поделился удовольствием от общения с учителями средних школ. Они видели ученых такого уровня только на экранах телевизора, и вдруг «небожители» появились перед ними, им можно было задавать вопросы, замечать, как они обдумывают и формулируют ответы. Владимир Петрович сообщил, что будет принимать участие во многих встречах учителей, и действительно стал активным профессором.

Перед вручением дипломов заслуженного Соросовского профессора в Москве в 1994 году. Слева направо: А. Муравьева, академик В. П. Скулачёв, В. Н. Сойфер и Дж. Сорос. Из архива В. Н. Сойфера

По инициативе В. П. Скулачёва — поддержанного, как я догадываюсь, академиками РАН А. А. Богдановым, Г. И. Абелевым, В. В. Луниным и некоторыми профессорами университета, — в 2003 году ученый совет МГУ присвоил мне звание почетного профессора МГУ им. Ломоносова, и ректор университета академик В. А. Садовничий вручил соответствующий диплом. Это было для нас с женой важным событием в жизни.

После церемонии вручения В. П. Сойферу диплома почетного профессора МГУ в 2003 году. Слева направо: ректор МГУ академик РАН В. А. Садовничий, В. Н. Сойфер с супругой Н. И. Сойфер, декан химфака академик РАН В. В. Лунин и декан факультета биоинженерии и биоинформатики МГУ академик РАН В. П. Скулачёв

Известие о кончине В. П. Скулачёва звучит для меня очень грустно. Меркнет, скукоживается, как я часто говорю, мир, и воспоминания об ушедших лишь усиливают негативные мотивы в сознании. Особенно печально узнавать о кончине людей, внесших такой весомый вклад в развитие общества, какой оставил после себя Владимир Петрович Скулачёв.