Странные люди Запада

В середине XX века в науках о поведении животных обнаружилась проблема, которую можно назвать проблемой серой крысы. Дело в том, что тогдашняя зоопсихология, и особенно ее самая популярная ветвь — бихевиористика, — была склонна ограничиваться очень небольшим набором объектов, игнорируя огромное разнообразие видов животных. Лидер бихевиористов Фредерик Скиннер выпустил книгу под гордым названием «Поведение организмов», в которой все данные были взяты исключительно из опытов с лабораторными крысами. Этолог Фрэнк Бич (Frank A. Beach) ехидно спрашивал: интересует ли бихевиористов поведение живых организмов как таковое или поведение одного-единственного вида — серой крысы (Rattus norvegicus), еще и помещенной в крайне специфические экспериментальные условия? И не стоит ли переименовать журнал «Американский психолог» в «Журнал крысиного обучения»?

Серая крыса ведет за собой психологов, держащих в руках свои экспериментальные установки. Иллюстрация из статьи: F. A. Beach, 1950. The snark was a boojum

Вскоре и в науках о человеке вышла на первый план похожая проблема. На месте серой крысы здесь оказался человек Запада — типичный европеец или американец, на примере которого обычно изучались факторы, побуждающие людей принимать решения. Довольно часто роль типичных представителей человечества играли студенты американских колледжей. «Большая часть содержимого учебников и академических журналов, а также прославленных научно-популярных книг на самом деле рассказывает нам не о человеческой психологии, а о культурно-специфической психологии человека Запада», — пишет Джозеф Хенрик в книге «Самые странные в мире».

«Самые странные в мире» — это русская версия названия. В оригинале книга называется «The WEIRDest people in the world», с непереводимой игрой слов. Английское слово weird может означать «странный», «причудливый», «нелепый», «таинственный» или даже «роковой». В то же время WEIRD — это авторская аббревиатура: Western (западные), Educated (образованные), Industrialized (промышленно развитые), Rich (богатые) и Democratic (демократические). Наиболее ярко выраженные общества этого типа «находятся почти исключительно в Европе, особенно на севере и западе этого континента, или же созданы переселенцами из Великобритании». И да, по меркам всего остального человечества они — очень странные.

Кто же такие эти WEIRD? Этому вопросу и посвящена большая часть книги. Хенрик стремится дать как можно более объективный «портрет» этих необычных обществ, полагаясь в первую очередь на экспериментальные и статистические данные. В результате «портрет» получился скорее подобным графике, чем масляной живописи, но зато попавшие на него черты прорисованы четко.

Само собой разумеется, что все общества мира нельзя дихотомически разделить на «западные» и «незападные» (WEIRD и non-WEIRD). Это не развилка, а сложный непрерывный континуум. Где-то особенности WEIRD могут быть выражены сильнее, где-то слабее. Но в чем эти особенности заключаются?

Если сжать ответ на этот вопрос до одного абзаца, получится примерно следующее. Люди Запада меньше подстраиваются под окружающих людей при формировании своего мнения. Например, в эксперименте Соломона Аша, где надо решить, какой из трех пронумерованных отрезков ближе всего по длине к исходному отрезку, люди Запада вдвое-втрое менее склонны ориентироваться на неверное мнение других членов группы, чем жители ряда африканских и азиатских стран. Люди Запада предпочитают соблюдать предписанные обществом формальные правила, даже если нарушение ничем не грозит им лично. Например, на парковке у здания ООН в Нью-Йорке дипломаты, избавленные от штрафов дипломатическим иммунитетом, продемонстрировали разительные отличия в соблюдении правил дорожного движения: дипломаты из Великобритании, Швеции, Канады и Австралии не совершили за пять лет ни одного нарушения, а дипломаты из Египта, Чада и Болгарии совершили больше 100 нарушений на человека, причем выяснилось, что это прекрасно коррелирует с уровнем коррупции в данной стране. Люди Запада чаще принимают решения, не зависящие от межличностных отношений: например, такой человек с гораздо меньшей вероятностью будет лжесвидетельствовать в суде, чтобы помочь близкому другу, или предоставит другу закрытую инсайдерскую информацию (знаменитое «Ну, как не порадеть родному человечку?» — развернутое знамя этики non-WEIRD). Люди Запада скорее предпочитают оценивать решения других людей исходя из их мотивов и намерений, а не внешних результатов. Наконец, люди Запада значительно более склонны к аналитическому мышлению (долго объяснять, но это тоже можно вскрыть психологическими тестами). Все эти тезисы солидно обоснованы, за каждым из них у Хенрика следует длинный шлейф пояснений, ссылок, цифр и дополнительных примеров.

Эксперимент Соломона Аша. Какой из трех отрезков, помещенных справа, равен по длине отрезку, помещенному слева? Сама по себе эта задача несложна. Но если подставные участники опыта начинают в один голос давать неверный ответ, человек часто делает неверный выбор вопреки очевидности. Это — тест на конформизм. Изображение с сайта sites.psu.edu

Интуитивно такой тип поведения опознается легко. После недавнего обсуждения «Самых странных в мире» в проходившем онлайн книжном клубе одна из участниц написала в чате клуба (цитируется с ее разрешения):

А мы сегодня встретили настоящего WEIRD:) Опаздывали на посадку, хотели втиснуться посередине очереди, мы встали ПОСЛЕ этого парня, но он сказал: «Чего вы тут лезете, идите в конец очереди».

Яркий пример конфликта «западной» этики с «традиционной» можно найти в романе Умберто Эко «Баудолино». Главный герой, приближенный императора Фридриха Барбароссы, беседует с византийским аристократом Никитой Хониатом и рассказывает ему, как Фридрих запросил у Болонского университета юридическое заключение по поводу своих императорских полномочий.

...четверо болонских докторов, самые отборные, выучившиеся от самого Ирнерия, были приглашены императором провозгласить свой безоговорочный ученый отзыв о его императорских правомочиях, и трое из них, Булгарий, Якобий и Гугон из Равеньянской Порты, выразились в желательном Фридриху духе, а именно что императорское право основывается на римском законе. Противоположного суждения держался четвертый доктор, Мартин.

— И ему Фридрих, верно, приказал выколоть очи, — вставил Никита.

— Да ни в коем разе, сударь мой Никита, — ответил Баудолино. — Это у вас, у ромеев, выкалывают очи за любую малость. Нет у вас понятия о том, что законно, а что не очень. Забыли вы своего знаменитого Юстиниана... Выслушав всех докторов, Фридрих принял Constitutio Habita, в которой болонскому студиуму даровалось самоуправление, а при самоуправлении этот Мартин имел право говорить что угодно и никакой император не мог сметь его тронуть и пальцем. Посмей император тронуть его пальцем, это бы означало, что доктора не суверенны, а если они не суверенны, их мнение ничего не значит. Фридрих тотчас превратился бы в узурпатора.

Чем «западные» общества по существу отличаются от «традиционных», иными словами — WEIRD от non-WEIRD? Ясно, что «традиционные» в этом смысле общества могут быть по другим параметрам сколь угодно многообразны, и Хенрик, опытный полевой антрополог, это прекрасно знает. Но в любом из этих обществ человек находится под сильным влиянием институтов, основанных на родстве (kin-based institutions). Это означает, что почти все важные вещи, вплоть до того, какую осваивать профессию и с кем вступать в брак, решаются за человека автоматически благодаря устойчивой и наследуемой системе социальных связей. Обязательства и привилегии в таких обществах передаются из поколения в поколение, а роль личных достижений невелика или вообще ничтожна: «Поведение тут сильно ограничено контекстом». В «западных» обществах давление институтов, основанных на родстве, гораздо слабее.

Хенрик обращает внимание вот на какой неочевидный дилетанту факт. В «традиционных» (non-WEIRD) обществах экономическое поведение людей, как правило, вовсе не является чисто экономическим. Подавляющее большинство решений там принимается под сильным влиянием внеэкономических факторов, таких, например, как семейная дружба или вражда. Тут Хенрик ссылается на свои личные наблюдения: в чилийском городе Чольчоль в трех маленьких магазинах, расположенных очень близко друг к другу, цены на одни и те же вещи резко отличались, и никакого естественного регулирования цен при этом не происходило. Почему? А потому что в силу семейных связей, старых политических антипатий и тому подобного у каждого магазина был свой «исторически сложившийся» круг клиентов. Эти круги почти не пересекались. Никто из местных жителей не обходил все магазины подряд, чтобы найти самые выгодные цены. Они просто ходили, куда привыкли. Истинный обезличенный рынок, где поведение контрагентов диктуется только экономической выгодой, — это тип взаимодействия, на самом-то деле достаточно редкий в большинстве реальных земных обществ.

Чтобы понять, почему общества WEIRD так необычны, имеет смысл обратиться к биологической природе человека. В своей предыдущей книге Хенрик убедительно показал, что главная задача огромного человеческого мозга — не сделать своего обладателя гением, а довести до максимума способности к социальному обучению, то есть к перенятию навыков у других особей своего вида. Если совсем попросту, это означает, что люди по своей биологической природе — конформисты. Эволюция не приветствует самостоятельное принятие решений, потому что «на длинной дистанции» опыт множества поколений, суммированный в готовом пакете культурных навыков, почти всегда выигрывает. С этой точки зрения общества non-WEIRD — норма, общества WEIRD — аномалия.

Комплекс институтов, основанных на родстве, обладает огромной плотностью и вязкостью. Преодолеть их инерцию, вырваться из них и получить свободу — крайне сложно. Как же европейцам это удалось?

Ответ Хенрика: благодаря христианской церкви.

О чем идет речь? Там, где институты, основанные на родстве, сильны, между семьями, живущими в одной местности, существует прочная система передающихся из поколения в поколение связей, в большой мере основанная на брачных отношениях. Чтобы поддерживать такие связи, нужны регулярные обмены супругами, а это означает, что новые браки сплошь и рядом будут заключаться между дальними родственниками. Нет никаких оснований считать, что дохристианская Европа чем-то отличалась в этом отношении от остального мира. Но пришла Церковь и стала с небывалой жесткостью продвигать свою брачную программу: строгую моногамию в сочетании с практически полным запретом родственных браков. Плюс всевозможные дополнения: например, были запрещены браки не только с родственниками, но и со свойственниками, что исключило обычаи левирата (когда женщина выходит замуж за брата своего умершего мужа) и сорората (когда мужчина женится на сестре своей умершей жены). Эта политика Церкви «взломала» всю систему институтов, основанных на родстве, и создала в обществе новые степени свободы.

Церковь проводила в жизнь свою семейную программу удивительно настойчиво. Еще в начале IV века Эльвирский собор запретил сороратный брак, а Неокесарийский собор запретил левиратный брак. Так продолжалось из года в год и из века в век; один только список главных церковных решений по вопросам брака занимает в книге Хенрика семь страниц. В 948 году собор в городе Ингельхайме запретил браки вообще с любыми родственниками, насколько только возможно проследить их родство. В 1215 году Четвертый Латеранский собор слегка смягчил эти запреты, но одновременно окончательно унифицировал и закрепил их. В результате идеалом для европейцев стала моногамная нуклеарная семья с неолокальным местом жительства. Последнее означает, что каждая новая пара супругов должна отселяться от родителей. Конечно, существовали всевозможные отступления от этой модели (вроде расширенных семей, вынужденно сохранявшихся у крестьян), но общая тенденция была очевидна и непреодолима — во всяком случае, в Западной Европе. «В этих частях Европы социальной эволюции не дали пойти обычным путем — путем интенсификации родственных связей; ее столкнули на удивительную боковую тропу».

Резко ослабив структуры, основанные на родстве, Церковь подорвала фундамент традиционных обществ. Людям пришлось строить новые сети взаимоотношений, в которых бóльшую роль, чем раньше, играл личный выбор. На руинах старых социальных структур создавались новые — обезличенные, формальные, искусственные. Так возникли монашеские ордены, университеты, рыночная экономика.

Святой Франциск изгоняет демонов из Ареццо. Картина Джотто. Нищенствующие ордены, один из которых основал святой Франциск, стали высшим проявлением независимости новых структур мира WEIRD от старых структур, основанных на родстве. Изображение с сайта vsdn.ru

Следы этих процессов сохраняются на карте Европы по сей день. Южная Италия, которая не входила в империю Каролингов, получила гораздо меньшую дозу воздействия церковной брачно-семейной программы по сравнению, например, с Северной Италией. В результате южные итальянцы до сих пор чаще заключают браки с троюродными братьями или сестрами, реже пользуются банковскими чеками, предпочитая наличные, и реже берут кредиты, предпочитая занимать деньги у родственников и друзей. Причем все эти показатели четко скоррелированы между собой. На Сицилии в XX веке было столько прошений по поводу брака между троюродными братьями и сестрами, что папа в порядке исключения дал местному епископу право разрешать такие браки без санкции Ватикана. Не приходится удивляться, что в Южной Италии сильна коррупция и развита мафия. Ведь мафия — это тоже своеобразная разновидность древних структур, основанных на родстве.

Северная Италия, наоборот, на какое-то время оказалась в авангарде пути к новым социальным моделям. Главу под названием «Рыночные ментальности» Хенрик начинает словами: «Впервые они появились в XIII в. в таких городах Северной Италии, как Милан, Модена и Парма, но быстро распространились по Англии, Германии, Франции и Нидерландам». Тут он почти буквально (хотя скорее всего невольно) повторяет Фридриха фон Хайека, который писал в книге «Дорога к рабству»: «Новое мировоззрение, зародившееся в торговых городах северной Италии, распространялось затем по торговым путям на запад и на север». Только вот уровень доказательности у Хайека был совершенно другой. Хайек в данном случае рассуждал как философ, выдвигая рискованные идеи. Хенрик же стремится обосновывать свои выводы на уровне, присущем современной науке в самом строгом смысле этого слова.

Финальным этапом перехода к обществу WEIRD для Европы, по Хенрику, оказалось возникновение протестантизма. Протестантизм — «самая западная религия». Он максимально индивидуализирует человека, снижая его зависимость от церкви и провозглашая знаменитый принцип sola scriptura — «только Писание» (последнее заодно способствует росту грамотности: можно статистически показать, и Хенрик нам это показывает, что, например, в Германии уровень грамотности населения в протестантских и католических землях долгое время существенно различался). Протестант стоит перед Богом один. Кроме того, протестантизм, как правило, подчеркивает, что у каждого человека есть уникальное личное призвание. Весь этот комплекс особенностей будто специально создан, чтобы поддержать, усилить и сакрализовать этику WEIRD. В протестантских странах именно это и произошло.

Книгу «Самые странные в мире» можно рассматривать как новую попытку ответа на известный вопрос: «Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще?» Этот вопрос был вынесен прямо в заглавие замечательной книги британского историка Иэна Морриса, которая вышла на русском языке в 2016 году. Еще более известна посвященная той же теме книга Джареда Даймонда «Ружья, микробы и сталь». Джозеф Хенрик, однако, предлагает совсем иной угол зрения, чем эти авторы. По его собственным словам, он «подхватывает изложение в тот момент, когда объяснение Даймонда обрывается». Он ищет причины исторических явлений в глубинных механизмах функционирования человеческих обществ, чего ни Даймонд, ни Моррис не делали.

Как и предыдущая книга Хенрика, книга «Самые странные в мире» может понравиться как специалистам, так и всем, кому интересно что-то узнать о всемирной истории: написана она достаточно популярно. Самое же интересное, что предложенный этой книгой подход способен к развитию. Ведь разнообразие человеческих обществ огромно. Западные общества WEIRD — это всего лишь одна веточка культурной эволюции, а сколько их реализовалось еще? И сколько их возможно? «Пока мы всего лишь окунули голову под воду и осмотрелись, — пишет Хенрик. — Этот психологический айсберг, несомненно, огромен, но насколько именно и как глубоко он уходит в мутные глубины — мы сказать не можем». Будем надеяться, что пока не можем.